Читаем Утро после победы полностью

Показателен случай, который произошел с одной нашей домработницей. Дед собирался на очередной парад, где, будучи в должности заместителя министра обороны, должен был находиться на трибуне Мавзолея. Домработница готовила ему парадный мундир, но переусердствовала – прожгла дыру под рукавом с левой стороны кителя. Надо было видеть, с каким лицом она принесла дедушке прожженный китель – она была вся в слезах и дрожала от страха. Когда дедушка это увидел, он тоже на мгновение остолбенел. Но уже через секунду, чтобы успокоить перепуганную домработницу, сказал с улыбкой: «Ничего страшного. Значит, не буду поднимать левую руку». Так и пошел в этом кителе на парад. Хорошо, что дырка была слева, и правой рукой можно было свободно отдавать честь.

Дед ценил мужскую дружбу. В годы опалы Георгия Константиновича Жукова он был одним из тех, кто не только не отвернулся от полководца, но и поддерживал его, а когда Жуков болел, навещал его и дома, и в больнице.


Какие увлечения были у маршала?

Карина Наджарова:

Он много читал. Больше всего любил Толстого, Горького, Достоевского, Чехова. Я часто видела у него на тумбочке томики стихов Бунина. Дедушка получал толстые журналы и прочитывал все литературные новинки, кроме того, ему присылали книги по особому списку. Еще он с удовольствием читал книги, которые получал из Армении. Он вообще старался не терять связь со своей родиной. Читал, правда, в основном по-русски. Он владел разговорным армянским, а вот читал и писал на этом языке хуже.

Дедушка любил живопись, особенно ему нравилось творчество Репина, Левитана, Крамского, пейзажи Сарьяна, рисунки Кукрыниксов. Еще одна его привязанность – театр. Он старался не пропускать ни одного нового спектакля во МХАТе, в Малом театре. Предпочитал пьесы на исторические сюжеты.


Маршал Баграмян на охоте


Он любил играть в шахматы и нарды, любил гулять, много ходил пешком. И главное – он очень любил принимать гостей. Это был целый ритуал – он сам ездил на рынок покупать мясо для шашлыка, у него всегда был коньяк из Армении. Он любил хорошо угостить людей, хотел, чтобы они всегда оставались довольными. В нашем доме бывали артисты, художники, композиторы, политические и военные деятели. Он дружил с Микоянами, с Хачатуряном, с Исаковым, с Буденными, с Константином Симоновым, с которым познакомился еще на фронте. Он общался с Мариэттой Шагинян, его восхищали ее энциклопедические знания, трудоспособность. Я помню, что как-то раз мы с мамой даже навещали ее в больнице. Часто у нас в гостях бывал известный иллюзионист Арутюн Акопян, который жил неподалеку. Когда он к нам заходил, показывал мне фокусы с тем, что было под рукой – с салфетками, бумагой, веревками.

Дедушка любил классическую музыку, армянских исполнителей, любил песни под гитару. Я помню, что по телевизору как-то показывали передачу, в которой пел дедушкин любимый певец. И дед даже обратился на телевидение с просьбой повторить эту передачу.

Карина Сергеевна Наджарова – единственная в семье продолжательница военной династии. После школы она поступила в Военный Краснознаменный институт (теперь Московский военный университет) на переводческий факультет, изучала испанский язык. А после окончания института ее оставили при кафедре романских языков, где Карина Сергеевна преподавала 25 лет.

Каково это – жить в семье известного и любимого народом полководца?

Карина Наджарова: Я понимала, что дедушка – выдающийся человек, но я жила рядом с ним и воспринимала его как деда, а не как военного деятеля. Ответственность была большая – не уронить честь семьи. И фамилией пользоваться у нас было не принято. Тем более что я всю жизнь носила фамилию отца. Дед даже решил не приходить на мой выпускной вечер в военном институте, чтобы не привлекать лишнего внимания ни к себе, ни ко мне. Что касается военной карьеры, то и тут я не прибегала к его помощи. Например, должность капитана я получила на полтора года позже срока. Я сама прошла весь путь военнослужащего. Мама тоже сама поступила в медицинский институт. Дед даже ругал ее за то, что она не воспользовалась его помощью. Писал бабушке с фронта: «Наша Маргуша упряма как козел. Оказывается, она моим письмом к директору мединститута из-за самолюбия не воспользовалась. Это нехорошо».

Перейти на страницу:

Все книги серии 75 лет Великой Победы

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное