Читаем Утро после победы полностью

Еременко провел в госпитале несколько месяцев, потом засобирался на войну. Главный врач отказывался его выписывать. Тот настоял на своем, обещал, что будет выполнять все указания. И главврач сказал: «Хорошо, но тогда с вами поедет Нина Гриб», и прикомандировал меня на Сталинградский фронт. Всю войну мы прошли вместе. Я видела, как все эти годы он работал. На фронте постоянно бывал в войсках, на передовой, все это несмотря на раны. Он не спал по нескольку дней. Его единственной мечтой было выспаться как следует. И я всегда была рядом с ним со своим фельдшерским чемоданчиком.


А любовь началась уже на фронте?

Нина Еременко:

Я влюбилась, по-моему, еще тогда, когда поцеловала его раненого, беззащитного. А он…

Как-то раз я сопровождала раненых до полевого госпиталя. Весь обоз ушел под лед. Меня спасли, но я повредила ногу и была доставлена в тот самый госпиталь. А Еременко сказали, что все погибли. Он не мог в это поверить и отправил своего порученца разыскать меня во что бы то ни стало. Когда меня нашли и привезли в штаб, Еременко приказал, чтобы меня поселили в его землянке на свободной кровати. С тех пор мы больше не разлучались. В любви ни я ему не объяснялась, ни он мне, но это была любовь, которая длилась 35 лет.


Когда Андрей Иванович сделал вам предложение?

Нина Еременко:

Он мне не делал предложения. Таким был человеком – строгим, немногословным. После войны я поступила на третий курс мединститута. Как-то раз вернулась домой после учебы, вижу, что стол накрыт, какие-то незнакомые люди сидят. Еременко увидел меня и говорит: «Нина, иди сюда. Будем с тобой расписываться». Потом гуляли свадьбу. Интересно, что в особняке, в котором мы тогда жили и, соответственно, расписывались, теперь ЗАГС.


Где вы закончили войну?

Нина Еременко: Войну мы закончили в Чехословакии. Андрей Иванович хотел, чтобы к приезду в Москву я была самой красивой, поэтому ко мне вызвали чешских портних. Им заказали два наряда. Один вечерний, а один простой, но очень элегантный.

Когда был Парад Победы, на Красную площадь мы приехали вместе. Я была в новом чешском костюме. Андрей Иванович поздоровался со сводным полком своего 4-го Украинского фронта и через всю Красную площадь повел меня за руку на трибуну «А». Все, конечно, обратили на это внимание. Оставляя меня на трибуне, он сказал: «Стой здесь, когда парад закончится, я за тобой приду». К концу парада пошел дождь, а у меня ни плаща, ни зонта, чешский костюм намок и начал съеживаться. Парад закончился, а за мной никто не приходит. Я стою под дождем и жду, костюм становится все меньше. Слава богу, встретила начальника политуправления фронта, он отвез меня в гостиницу. Потом выяснилось, что всех командующих Сталин пригласил к себе. А костюм тот пришлось выбросить.


Но остался же еще вечерний наряд.

Нина Еременко: Да. На прием для участников парада я надела это вечернее платье. Оно было очень красивое – из бархата, с кружевами. И оказалась одна в таком нарядном виде – у кого тогда могли быть вечерние платья?


А как вы жили после войны?

Нина Еременко: После войны Андрей Иванович был назначен командующим Западно-Сибирским военным округом. Его штаб находился в Новосибирске. Мы довольно часто приезжали в Москву, а своей квартиры у нас не было, все время останавливались в гостинице. Я переживала, но Андрею Ивановичу об этом не говорила, ведь Еременко никогда ничего не просил. Он говорил: «Я ничего ни у кого просить не буду. Если я заслужил, то мне должны дать. Если нет, то нет».

Как-то в конце сороковых годов мы приехали на сессию Верховного Совета, и я решила попросить у Хрущева, который был первым секретарем московского горкома, квартиру.

Дело в том, что Хрущев был членом военного совета на фронте у Еременко и у них были хорошие отношения. На других фронтах представители Ставки были грозой многих командиров. А Хрущев, когда приехал, сразу сказал мужу: «Андрей Иванович, я человек штатский, в военных делах плохо разбираюсь. Что ты считаешь нужным, то и делай, я тебе мешать не буду». И он Еременко, не мешал, наоборот, поддерживал. Мы с Никитой Сергеевичем были в прекрасных отношениях. Я часто бывала на КП фронта – ждала Еременко, целыми днями пропадавшего где-то на передовой. В его отсутствие всех лечила, в том числе и Хрущева. То насморк, то ушиб. Он мне говорил: «Нина, после войны, когда приедешь в Киев, на поезде ли, на самолете ли, твой путь будет выстлан ковровой дорожкой».

Перейти на страницу:

Все книги серии 75 лет Великой Победы

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное