Утро Судного Дня

Артём Грива

Очнувшись, я увидел над собой ветку. К ветке было приспособлено гнездо, а вокруг суетились его хозяева: пара ткачиков. Меня птички совершенно не опасались. Будто знали, что я связан. А связан я был качественно. Не пошевельнуться, хоть руки и ноги не затекли. Болел затылок. Надо полагать, там изрядная шишка. Однако серьезных повреждений организма я не ощущал. Еще я обнаружил, что меня поили какой-то дрянью: ее терпкий соленый вкус, очень похожий на вкус крови, уверенно доминировал у меня во рту.

Ткачики вспорхнули. Надо мной возникла свирепая раскрашенная рожа. Рожа осклабилась. Зубы у урода были зачернены. Зато вокруг рта имелись белые концентрические кольца числом три штуки. Урод ухватил меня за челюсть, отжал ее вниз и влил мне в рот еще одну порцию терпкой дряни. Да, похоже, кровь. С еще какой-то гадостью. Ничего, мой организм справится. А брезгливостью я не страдаю. Особенно в такой ситуации.

Меня подняли и поставили на ноги. Два черных размалеванных парня, несомненно, близкие родственники Стручка.

Еще двое размалеванных переминались за спиной у пятого аборигена. Последний раскрашен не был, что, однако, не делало его симпатичнее. В своей компании он, судя по всему, был самым авторитетным. Его тощую шею обременяло ожерелье из грубо обработанного нефрита и деревянный кулончик с мерзкой рожей. Если это портрет его возлюбленной, я ему сочувствую. Впрочем, и ей тоже.

Оказалось, однако, что сочувствовать нужно мне самому.

— Ты сильный, — на языке соплеменников Буйвола произнес мужик с кулончиком. — На вид не скажешь. Я съем твою печень.

Вероятно, мне следовало сказать: не ешь меня, макака, я тебе еще пригожусь.

Но я промолчал.

— Сердце твое я тоже съем, — поставил меня в известность туземный господин.

— Не советую, — ответил я ему на языке Стручка.

— Ты знаешь речь людей! — изумился любитель субпродуктов из человечины.

— Я знаю много языков, — честно признался я. — Хочу тебя предупредить: не ешь мое сердце.

— Почему? — быстро спросил абориген на языке Буйвола.

— Мое сердце принадлежит великому духу. Он рассердится и съест тебя изнутри.

— О-о-о! — воскликнул чернозубый красавчик. Глазки его замаслились, и я понял, что моя фантазия не пойдет мне впрок. Хитрый дядька уже придумал, кому он скормит мое славное сердечко.

— А печень есть можно? — деловито поинтересовался каннибал.

— Печень — можно, — разрешил я. — Она принадлежит лично мне, и жидкость смерти, пропитавшая ее, не может повредить настоящему храбрецу. Ты ведь настоящий храбрец, верно?

— Я очень храбр! — подтвердил любитель субпродуктов. Но определенную слабину в его заявлении я почувствовал вполне отчетливо.

— Тогда хорошо, — одобрил я. — Тот, кто хоть однажды испытал страх, отведав моей печени, утратит рассудок и до конца жизни будет грызть собственное тело. Это не очень страшно, — успокоил я своего собеседника. — Ведь жизнь эта будет совсем недолгой. Но ты, не ведающий страха, съешь мою печень и сам станешь силен, как леопард. Ну давай, начинай! — произнес я нетерпеливо. — Убей меня поскорее!

— Ты хочешь умереть? — Любитель субпродуктов с подозрением уставился на меня.

— Хочу, — подтвердил я.

— Почему? — Подозрения престарелого каннибала возросли.

— Этого я тебе не скажу.

— Тогда я тебя не убью! — прибег к шантажу мой собеседник.

— Если я скажу тебе, ты клянешься, что не испугаешься и убьешь меня?

— Я не знаю страха! — воскликнул мой собеседник. Однако, судя по ручонкам, суетливо тискавшим деревянный кулон, храбрость его была отнюдь не беспредельна.

— Хорошо, — согласился я. — Знай, храбрый человек, я сам — великий дух, заточенный в это нелепое тело. Мой враг запер меня в нем и сделал так, что убить меня нелегко. Но ты можешь меня убить. Хотя бы попробовать. Когда я освобожусь, я щедро отблагодарю тебя!

— Какова же будет твоя благодарность? — оживился мой собеседник.

— Я тебя не убью.

— Разве это благодарность?

— Конечно. Ведь я — дух смерти. Я умею убивать взглядом и прикосновением, ночью и днем, вблизи и на расстоянии, коснувшись следа и отбросив тень. Я умею убивать водой и огнем, болью и очень большой болью. Я могу насыпать песок в твои суставы и поселить жгучих червей в твоем животе. Я могу наслать муравьев, которые облепят тебя, спящего, и съедят живьем. А могу приказать ядовитой змее влезть тебе в задний проход и…

— Довольно, довольно! — воскликнул чернокожий образец мужества.

— Довольно так довольно, — согласился я. — Теперь ты видишь, что сохранить тебе жизнь — это большая милость.

— Вижу, вижу, — согласился любитель субпродуктов.

— А теперь убей меня побыстрее! — потребовал я. — Ведь в этом слабом теле я лишен всех этих замечательных умений и уже изнываю от нетерпения!

Но мой собеседник уже сделал выводы из моих слов.

— Сторожите его получше! — на языке Стручка гаркнул мой собеседник. — Дайте ему воды и еды, только не развязывайте! — И чесанул с полянки, сверкая грязными пятками.

Надо полагать, побежал консультироваться с руководством.

Размалеванные парни в точности выполнили указание. Напоили меня и накормили какой-то безвкусной кашей. И оставили в покое — чтобы я мог как следует обдумать, каким образом обратить незрелые умы туземцев на путь моего освобождения.

К сожалению, следующий субъект, с которым мне пришлось общаться, оказался не только менее доверчивым и более проницательным. Субъектом этим оказался тот самый «главный шаман», родственник Стручка, обладатель «третьего глаза» и многих полезных в хозяйстве и общении навыков, позволивших ему с ходу развалить мою бутафорию. Увы.