Утро. Три цвета (СИ)

За пять дней до выезда неожиданно пришла повестка о мобилизации, с датой явки на сборный пункт уже после намеченного дня их отъезда. Он смотрел на повестку с удивлением. Казалось странным, что это теперь может иметь к нему какое-то отношение. Он и армия, он и война... Раньше, в молодости, ему не пришлось служить в армии и от этого он всю жизнь испытывал определённый дискомфорт. Слушая рассказы бывших "армейцев", он не подавал вида, а сам думал: "Ну вот, они отслужили, они смогли. А ты-то что же?" Не будь этого переезда, возможно, что этот дискомфорт, этот комплекс был бы разрушен. Но, думал он, видимо это случится уже в следующей жизни. Такую цену за избавление от комплексов он платить был не готов.

И вот настал этот последний день, казавшийся всё это время таким далёким и нереальным. Ему почему-то казалось, что он будет тихий и солнечный, который своей умиротворённостью подчеркнёт всю торжественность момента. На деле же стеной лил дождь, начавшийся ещё ночью. Нет худа без добра: когда думаешь о том, как не промокнуть, а за воротник тебе течёт вода и мокрые ноги - тут уж не до размышлений о смысле жизни.

Он очнулся от череды суетливых, дёрганых телодвижений лишь когда сели в поезд и, от пришедшего осознания происходящего, на какую-то минуту словно оцепенел. По перрону быстрым шагом двигались люди, стараясь побыстрее скрыться в здании вокзала. Для них дождь сегодня был самым существенным событием.

Когда же поезд тронулся, он сжал губы и крепился из последних сил, но слёзы всё же потекли из глаз.

На границе ностальгировать было некогда, необходимо было выполнить кучу формальностей. Лишь когда поезд пересёк границу, он сказал себе: "Всё. Свершилось".

Он достал ещё сигарету: последняя перед выходом. Глубоко затянулся.

Память вновь вернула его к событиям полуторагодовой давности. Уже вполне можно было подвести первые итоги. Правильно ли он поступил, ввергнув себя и, главное, семью в такие испытания?

Окидывая взглядом пережитое, он был убеждён: всё было сделано верно. Более того, сейчас он полагал, что иначе и невозможно. Как ни было тяжело, ( а ведь всё могло устроиться и намного хуже ), он не смалодушничал. Не поменял то, что было ему действительно дорого, то, что составляло его сущность, его память, его счастье, на дешёвые стекляшки: привычный образ жизни, комфорт да ещё похвалу от общественного мнения. Грош цена этому мнению, если за него приходится, как Мефистофелю, отдавать свою душу. Он же поступил принципиально, в отличие от многих других, которые предпочли отмолчаться, "переморгать", убедить себя, что ничего страшного не происходит.

Человек всегда чувствует, что правильно, к чему на самом деле лежит его душа. И если дело касается принципиальных вопросов, убеждать себя в обратном - преступление. Он же сейчас был честен перед собой, перед женой и дочкой, перед памятью деда. Он остался собой, личностью, человеком.

Он посмотрел на часы. Было без двадцати одиннадцать. Долго же он просидел... Как не хотелось ему сейчас выходить из дома, но надо: сегодня он выходной, а завтра придётся отпрашиваться с работы.

Он отставил пустую чашку из-под кофе, пепельницу, набитую окурками. Пошёл в их с женой комнату, не спеша оделся. Потом подошёл к письменному столу и вытащил из выдвижного ящика папку с документами. Выйдя в коридор, положил бумаги на тумбочку, включил свет, начал обуваться. Взялся за осеннюю кожаную куртку, но передумал ( тепло сегодня) и надел ветровку. Посмотрел в зеркало. У виска, в такт тиканью часов, доносившемуся с кухни, пульсировал кровеносный сосуд.

Пора.

Он взял с тумбочки ключи, потянулся к выключателю. Случайная тень упала на папку с бумагами, на которой чётким почерком было написано:

Имярек.

Утро. Цвет белый.

Он проснулся достаточно поздно, в начале девятого. Жена и дочка уже ушли: жена на работу, дочь в школу. В квартире было очень тихо, лишь с улицы приглушённо доносились звуки проезжающих машин.

Погода в этом году стояла хорошая: несмотря на позднюю осень, было тепло. Однако сегодня шёл дождь. Небо было затянуто низкими облаками, из которых на землю ни на минуту не переставая, лились потоки воды. На улице было сумрачно, а в квартире вообще царил полумрак. Деревья, стоявшие уже практически без листьев, сгибались под порывами ветра.

Он встал и вышел на кухню. Поставил на плиту чайник и, пока тот закипал, смотрел на улицу, на проезжую часть, по которой двигались машины, поднимая волны в огромных лужах. В доме напротив, на балкон пятого этажа выскочил покурить молодой, лет девятнадцати, паренёк в наброшенной на плечи куртке. Однако, быстро сделав несколько затяжек, он выбросил сигарету и скрылся за балконной дверью.