Утро. Ветер. Дороги

В их бродячей жизни менялось все: города, реки, деревья, травы, даже созвездия, — только панорама стройки оставалась привычной. Похожие на башни опоры, огромная, как радуга, арка, деревянные подмости, железобетонные пролеты, повисшие в воздухе и еще лежащие на берегу; огромные, как мамонты, краны с вознесенным в небо хоботом-стрелой.

Сереже было шестнадцать лет, когда старый кессонщик погиб при аварии. Через всю жизнь пронес Сергей жгучее сожаление о том, что так мало знал отца… Ни разу и не поговорили по душам: некогда все было.

Сережа пошел работать шофером на эту же стройку. Работал, как родители, хорошо, скоро ему дали звание ударника и доверили новехонький самосвал. Каждую свободную минуту он бежал в мастерские — изучал слесарное дело, помогал механику.

Мать не очень была довольна его выбором.

— Почему бы тебе не стать монтажником?.. — осторожно спросила она как-то сына. — А то электросварщиком. У сварки — будущее. Клепаным мостам приходит конец.

— Мама, я хочу, чтоб ты наконец отдохнула. Мы поселимся в каком-нибудь университетском городе. Саша будет учиться в медицинском, я буду работать механиком, а ты отдохнешь.

— Ты не хочешь строить мосты? — несказанно удивилась мать.

Она знала, что младший сын решил стать врачом, но Сергей…

Сережа посмотрел на ее обветренное, обмороженное лицо в преждевременных морщинах, покрасневшие голубые глаза.

— Я не хочу, мама, чтобы ты работала на строительстве мостов. Это не женская работа. Тебя надолго не хватит.

— Да разве я оставлю свой мостоотряд, — вздохнула мать, — мой отец, дед и прадед клепали мосты. А сколько мы с твоим отцом построили их за свою жизнь! Перекинулись те мосты и над Днепром, и над Доном, над широкой Волгой, сколько их в одном Ленинграде и в дремучей тайге по Великому Сибирскому пути… Конечно, сынок, не устроена наша жизнь, что и говорить, но пока я жива — из мостоотряда не уйду.

— А когда не сможешь работать на высоте?

— Спущусь пониже, сынок. Но тебе всегда был не по нутру этот табор. Другим мальчишкам хоть бы что, а ты мучился. Саша… тот просто сердится, что ему мешают готовить уроки, а ты — страдаешь. Отец знал это и виноватым себя перед вами чувствовал. Только куда же ему от моста уйти, если он потомственный мостовик. Не всегда же мы были в общем бараке… иногда и квартиру получали.

— Только получим, а тут дальше трогаться…

— Цыганская жизнь, что и говорить, сынок.

— Саша будет учиться на медицинском. Что ж, мы его одного оставим?

— Почему же одного? С людьми, такими же студентами, как он.

Папе исполнилось семнадцать, когда грянула война.

Все четыре года он был на фронте. Шофером. Подвозил боеприпасы. Часто под бомбежкой. Достаточно было одного осколка снаряда, и все полетело бы в воздух.

Его мать погибла на реке Оскол. Наводили переправу под немецкими бомбами.

Папу ранили на четвертом году войны. По счастью, он был не в рейсе, а просто стоял на поляне неподалеку от землянки и покуривал после обеда. Папа рассказывал мне, что фронтовики присмотрелись и при разрыве бомбы определяли на глазок, попадет или пронесется мимо… Когда в нескольких шагах разорвалась бомба, отец, молниеносно растянувшись на земле, успел подумать: «А вот эта моя» — и потерял сознание.

Очнулся он в госпитале. Ему хотели отрезать обе ноги, он категорически отказался.

— Чудак, ведь ты умрешь! — уговаривал врач.

— Не хочу жить безногим. Не уговаривайте.

Отец был тверд. Его переправили в какой-то госпиталь под Москвой, где он пролежал около года. Там его разыскал лейтенант Александр Гусев. Радости братьев не было конца. И вся палата радовалась, глядя на них. Уж такие красивые, такие похожие, веселые, любящие братья.

Александра отпустили домой на побывку, и он мог пожить возле брата целых три дня. Главный врач разрешил ему ночевать в своем кабинете. Тогда было обговорено и будущее.

Александр, который ушел на фронт со второго курса Московского медицинского института, вернется после войны доканчивать свой вуз. А Сережа поступит на какой-нибудь московский завод поинтереснее — слесарем — и будет помогать брату материально. Постепенно приобретет хорошую рабочую квалификацию.

Так они и сделали. Один учился, другой работал, оба делали успехи. Александра после института оставили при кафедре (у него уже с третьего курса пошли научные труды). Сережа стал наладчиком станков, получил высший разряд. Оба женились. Александр защитил кандидатскую, потом докторскую. Хирург Гусев был известен не только на родине, но и за рубежом.

Отец женился рано, в первый же год после войны.

Я не раз подробно расспрашивала Марию Даниловну, что могло соединить столь разных людей, как Сережа Гусев и Зинаида Кондакова?

Она помнила, как впервые появился в цехе слесарь Гусев, фронтовик, красивый, добродушный, веселый парень, только в глазах напряжение и тоска — след пережитого. Парень он был сдержанный и скромный, а работницы, изголодавшиеся за войну по ласке, уж очень беззастенчиво стали за ним бегать, не понимая, что только отталкивают его этим от себя.