Ужас Данвича

Спор с доктором Лиманом вынуждал доктора Виллетта стремиться к максимальной точности, поэтому он определенно датирует безумие Чарльза Варда тем временем, когда он начал посылать своим родителям письма, отпечатанные на машинке. Они совсем другие, нежели Вард писал раньше, и отличаются даже от последнего, не очень связного письма, полученного доктором Виллеттом. В них есть странная архаичность, словно изменения, происшедшие в мозге Чарльза Варда, высвободили поток ощущений и впечатлений, сохранившихся в его подсознании с детского увлечения стариной. Автор делает определенное усилие казаться человеком сегодняшнего дня, однако дух писем и даже отчасти язык принадлежат прошлому.

Когда Вард решился принять доктора в полутемном бунгало, его речи и жесты тоже несли на себе печать прошлого. Он сделал легкий поклон, предлагая доктору Виллетту сесть, и сразу же заговорил своим странным шепотом, первым делом решив объясниться по поводу голоса.

– Я простудился, – сказал он, – из-за проклятого речного воздуха. Вы должны простить меня. Полагаю, вы приехали по поручению моего отца, ибо он обеспокоен моим здоровьем, однако тешу себя надеждой, что вам не из-за чего тревожить его.

Виллетт внимательно вслушивался в слова Варда, но с еще большим вниманием изучал его лицо. Он нюхом чуял – что-то тут было не так. И вдруг вспомнил, как ему рассказывали об испуге привратника-йоркширца. Увы, в комнате было темно, но он не стал просить, чтобы открыли ставни. Вместо этого он всего-навсего задал вопрос, почему Вард неделю назад написал ему такое горячечное письмо.

– Я как раз подходил к этому, – ответил хозяин дома. – Вы ведь знаете, нервы у меня совсем никуда не годятся, поэтому иногда я говорю странные вещи, за которые не могу отвечать. Я уже не раз ставил вас в известность, что нахожусь на пороге величайшего открытия и от этого у меня временами голова идет кругом. Любой бы испугался, узнай он то, что знаю я, но теперь уже недолго ждать. Я совершил глупость, засев дома и позволив охранять себя. Нельзя останавливаться на полдороге. Мое место здесь! Мне известно, что соседи болтают всякое, и, увы, я позволил себе слабость поверить им. В том, что я делаю, нет ничего дурного, пока я делаю это правильно. Если вы будете терпеливы и подождете еще полгода, то ваше терпение будет вознаграждено сторицей.

Вам, наверное, известно, что я нашел способ изучать прошлое по источникам, куда более надежным, чем книги, и вы сами сможете оценить значение того, что я в состоянии предложить историографии, философии, изящным искусствам благодаря открытым мною вратам к знанию. Мой предок уже знал все это, когда безмозглые людишки ворвались к нему и убили его. Я должен пройти его путь по мере своих слабых сил. На сей раз ничто не должно помешать, и уж тем более не должны помешать мои собственные дурацкие страхи.

Молю вас, сэр, забудьте все, что я вам написал, и не бойтесь ни этого дома, ни тех, кто в нем работает. Доктор Аллен – достойный человек, и я ужасно виноват перед ним, ибо говорил о нем дурно. Жаль, что нам пришлось расстаться, но у него есть и другие дела. Его вклад в мои исследования никак не меньше моего, и теперь мне кажется, что, когда я испугался достигнутых мной результатов, я испугал и его, ибо он – мой первый помощник.

Вард замолчал. Доктор не знал, что ему думать и что говорить. Он чувствовал себя дурак дураком, слушая на удивление спокойное отречение от письма, но не мог отделаться от мысли, что только что произнесенная речь – бредовая, чужеродная и явно сумасшедшая, тогда как трагическое послание не вызывало у него сомнений в авторстве Чарльза Варда, каким он знал его всегда. Виллетт попытался перевести разговор на прошлое и напомнить молодому человеку кое-какие случаи, желая воссоздать обычную атмосферу их прежних бесед, однако это привело к непредсказуемым результатам.

То же самое происходило потом в беседах с другими психиатрами. Из мозга Чарльза Варда как будто исчез целый пласт памяти, в котором было заложено главным образом знание современных реалий и его собственной жизни, словно поток сведений о старине, полученных им в детстве, всплыл из бездны подсознательного и затопил все остальное.

Знания молодого человека о прошлом производили ненормальное и нечистое впечатление, и он всеми силами старался их не выдавать. Стоило Виллетту упомянуть о каком-то любимом старинном объекте его мальчишеских изысканий, и Вард не мог удержаться, чтобы не рассказать нечто такое, чего никак нельзя было ждать от простого смертного, и, слушая его гладкую речь, доктор лишь пожимал плечами.