Ужас Данвича

В лаборатории были еще три старинные двери, и доктор открыл их все по очереди. Две открывались в небольшие складские помещения, которые он тщательно осмотрел, обратив особое внимание на ряд гробов, от совсем сгнивших до почти не тронутых временем, и содрогнувшись от ужаса, когда ему удалось прочитать две или три таблички на них. Здесь тоже было много одежды и стояло несколько тщательно забитых новых гробов, которые доктор не стал вскрывать. Самым интересным, на взгляд доктора, были непонятные предметы, которые, вероятно, служили лабораторным оборудованием еще Джозефу Карвену. Естественно, оно пострадало от рук рейдеров, однако было вполне узнаваемо как оборудование XVIII столетия – времени правления короля Георга.

Третья дверь открылась в довольно большое помещение, все стены которого были заставлены шкафами, а посередине стоял стол с двумя лампами. Виллетт зажег их и, когда в комнате стало светло как днем, принялся изучать содержимое окружавших его шкафов. Верхние полки оказались пустыми, а остальные занимали старинного вида свинцовые кувшины двух типов – высокие и без ручек, наподобие греческого лекифа, или кувшина для масла, и с одной ручкой в пропорциях фалернского кувшина. У всех имелись металлические пробки, и на всех не очень рельефно были отлиты непонятные символы. Доктору не понадобилось много времени, чтобы понять, в каком строгом порядке расставлены сосуды. Лекифы разместились по одну сторону комнаты, и над ними была прибита доска с надписью «Custodes», а фалернские кувшины – по другую сторону, и над ними висела доска с надписью «Materia». Все кувшины, за исключением разве что самых верхних, были пусты, и на каждом висела бирка с номером, очевидно отраженным в некоем каталоге, который Виллетт решил немедленно отыскать.

Однако ненадолго он отвлекся на содержимое сосудов и наудачу открыл несколько лекифов и фалернских кувшинов, чтобы взглянуть на него. Это оказалось малоинтересным. И те и другие сосуды содержали немного одинакового порошка, совсем мелкого, как пудра, почти невесомого и разных тусклых оттенков. Никакой закономерности относительно оттенков, чем единственно отличались порошки в разных сосудах, Виллетт не обнаружил, соответственно он не понял, чем отличается порошок в лекифе от порошка в фалернском кувшине. Если голубовато-серый порошок находился рядом с розовато-белым на одной стороне, то точно такое же сочетание можно было найти и на другой стороне. Самым примечательным свойством порошка было то, что он ни к чему не прилипал. Виллетт высыпал немного себе на руку, а когда стал ссыпать обратно в кувшин, то ни одной крупицы не осталось у него на ладони.

Поначалу он никак не мог сообразить, что означают надписи и почему эти сосуды строго отделены от стеклянных на полках. Латинские слова «Custodes» и «Materia» означают «Стражи» и «Материал», и неожиданно доктор Виллетт вспомнил, что видел слово «Стражи» в каких-то документах, связанных с этим ужасным делом. Ну конечно, оно было в письме, адресованном доктору Аллену как будто Эдвардом Хатчинсоном. Вся фраза читалась так: «В этом случае не надо держать Видимых Стражей, ведь пользы от них меньше, чем требуется расходов, а также, и вам обоим сие уже хорошо известно, при Неприятностях не приходится почти ничего прятать».

Что бы это значило? Впрочем… Было как будто в этом деле еще одно упоминание о «стражах», о котором он совершенно забыл за письмом Хатчинсона. В давние времена, когда Вард еще ничего не скрывал, он рассказал о дневнике Элеазара Смита, в котором тот записывал, как они с Уиденом следили за фермой Карвена, и в этой кошмарной хронике упоминались разговоры, подслушанные до того, как колдун спрятался под землей. Смит и Уиден настаивали, что ходили ужасные слухи о Карвене, его пленниках и стражах, приставленных к пленникам.

Эти стражи, по словам Хатчинсона, или его аватары, требовали слишком много расходов, поэтому теперь доктор Аллен не держал их «видимыми». А если он не держал их «видимыми», то наверняка хранил их в виде «солей», из которых эта банда колдунов могла создать сколько угодно человеческих тел или скелетов.

Вот что, значит, хранили в себе лекифы – чудовищный плод святотатственных ритуалов и деяний, усмиренный прах, который, вызванный к жизни дьявольским заговором, должен, ни о чем не спрашивая, защищать своего хозяина или приводить к повиновению непокорных! Виллетта охватила дрожь при одном воспоминании о том, что он пересыпал из ладони в ладонь, и на мгновение он ощутил неодолимое желание бежать подальше от зловещих шкафов с молчаливыми, но, возможно, наблюдающими за ним часовыми.