Ужасы: Последний пир Арлекина

— Ну, у меня были кое-какие, э, ну, кое-какие проблемы с нервами. Это была не… не обычная больница. Э-э… это была… была…

— Вы лежали в психушке, Мэри? Вы это хотите сказать? Ну давайте, признавайтесь.

Она хихикнула:

— Ну да. Точно.

— Ну что ж, у вас в мозгах на какое-то время случилось короткое замыкание. И как вы теперь?

— Я… ну, я… — Она пару раз шмыгнула носом. — Мне уже лучше. Ну, в общем, мне кажется, как будто он ничего не… чувствует. Ну, вы понимаете. Как будто у него нет настоящих эмоций. И еще я думаю, что я у него не одна.

— Ого, ну-ка, ну-ка, не вешайте трубку. Вы хотите сказать, что этот парень — ваш бойфренд и что он спит с другими женщинами?

— Ага.

— Ну что ж, милочка, вы ведь слушали меня несколько минут назад, когда я говорил, что некоторые парни заслуживают, чтобы им отрезали яйца?

— Ага.

— Ну так вот, этот клоун кажется мне первым кандидатом на кастрацию. Почему бы вам не отрезать яйца этому вшивому ублюдку и не запихнуть их в его лживую глотку? И скажите ему: Артур Колтон-младший считает, что он этого заслуживает.

Таня за стеклом ухмыльнулась и двумя пальцами сделала движение, будто щелкает ножницами.

— Марта ждет уже несколько минут. Давайте, Марта, вы в эфире.

— Привет, Артур, дорогой. — Пожилая женщина. — Боже мой, я так долго вас слушаю, что кажется, будто я знаю вас лично. — Она повторяла это каждый раз. — Я позвонила рассказать вам, что мой сын получил ту работу, насчет которой я вам говорила несколько недель назад.

«Боже мой», — подумал Артур.

— О, правда? — спросил он.

— Да! Сейчас они с женой переезжают в Нью-Джерси, где находится главный завод компании. Единственная проблема в том, что они не могут взять с собой собак, и дети очень расстроены.

— О, это ужасно. — Он забарабанил пальцами по пульту.

— Кстати, о собаках: мой Пуки с каждым днем все крупнее и крупнее. Помните, это такса, которую я завела месяц назад?

— М-м-м…

— Так вот, он такой умница, и…

— Берегите себя, Марта, поговорим с вами через неделю. Кейт из Прово, штат Юта.

— Какое право вы имеете, приятель, какое вы имеете право не давать людям высказаться? Вы говорите о свободе слова, но вы затыкаете людей, как будто это вещи. Вы кем себя возомнили? Какое вы имеете право?

— Ну, может, права у меня и нет, зато есть кнопка, которую я собираюсь нажать… прямо… сейчас. Ланкастер, штат Пенсильвания, вы в эфире.

— Привет, Артур, надеюсь, вы дадите мне высказаться и не прервете меня на полуслове.

— Посмотрим.

— Мне кажется, тот человек, что сейчас звонил, был в чем-то прав, говоря о свободе слова. Вы много рассуждаете об этом, и все же ваша передача — что угодно, только не пример свободы слова, потому что вы отключаете из эфира любого, кто с вами не согласен, прежде чем он высказался или задал вопрос. Это не называется свободой слова. Если вы настолько убеждены в своей правоте, почему вы не дадите им сказать? Чего вы боитесь? Почему вы не хотите обсудить с ними насущные проблемы?

— Понятно, понятно, мне часто задают этот вопрос. Понимаете ли, сэр, когда я говорю о свободе слова, я говорю о свободе слова в стране. Эта страна построена на свободе слова и хранит эту свободу, и это одна из причин, по которым я так люблю свою родину.

— Хранит — что вы хотите ска… а как же насчет сожжения флага?

— Придержите-ка язык на минутку, сэр, я сейчас и до этого дойду. Если вы считаете, что я против свободы слова, то зачем вы слушаете? Это свободная страна, сэр, вы не обязаны слушать. Если бы это не была свободная страна, существовал бы, возможно, закон, обязывающий вас слушать мою передачу, но такого закона нет, так почему вы слушаете? Мне кажется, потому, что в глубине души даже те люди, которые ненавидят меня, понимают, что я прав. А что касается сожжения флага, не начинайте все эти дерьмовые разговоры, которыми пользовались педики-либералы в восьмидесятых, когда все началось. Свобода слова не подразумевает свободу вандализма. Люди умирали за этот флаг, и сжечь его…

— Они умирали за то, что он олицетворяет, это большая…