В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

Он празднует прекрасный в жизни миг;

Но вспомнил что-то он над рейнской водою...

"Прекрасен Рейн твой и тих

(Невесте говорит жених),

Прекрасен он -- и счастлив я тобою,

Когда в моей дрожит твоя рука;

Но от тебя, мой юный друг, не скрою,

Что мне, на севере, милей одна река:

Там родина моя, там жил я, бывши молод;

Над бедной той рекой стоит богатый город;

По нем подчас во мне тоска!

В том городе есть башни-исполины!

Как я люблю его картины,

В которых с роскошью ковров

Одеты склоны всех семи холмов --

Садами, замками и лесом из домов!..

Таков он, город наш стохрамый, стопалатный!

Чего там нет, в Москве, для взора необъятной?..

Базары, площади и целые поля

Пестреются кругом высокого Кремля!

А этот Кремль, весь золотом одетый,

Весь звук, когда его поют колокола,

Поэтом для тебя не чуждым Кремль воспетый

Есть колыбель Орла

Из царственной семьи великой!

Не верь, что говорит в чужих устах молва,

Что будто север наш такой пустынный, дикой!..

Увидишь, какова Москва,

Москва -- святой Руси и сердце и глава! --

И не покинешь ты ее из доброй воли:

Там и в мороз тебя пригреют, угостят;

И ты полюбишь наш старинный русский град,

Откушав русской хлеба-соли!.."

  1841

В. Г. БЕНЕДИКТОВ

29. ВОСПОМИНАНИЕ

Посвящено памяти Жуковского

и Пушкина

И Жуковский отлетел от мира,

Кончена молитва этой жизни,

Пережит он нами -- чудный старец,

Вечно юный. Он был представитель

Чистого стремления души

К неземной, божественной отчизне,

Взор его сиял тем кротким светом,

При котором так просторно мыслям,

Так отрадно сердцу, так тепло;

На челе задумчивость святая

Тихо почивала, райской гостьей

Прилетела на уста поэта

Мирная улыбка, чтоб на них

Отдохнуть под свежей тенью грусти --

Вестницы другого назначенья,

На лице его напечатленной.

Речь его таинственно текла

Из душевной глубины, подъемлясь

Легким паром мощного вулкана,

В думу погруженного, который

Скрыл свой пламень в потаенных недрах,

Чтоб, земли напрасно не колебля,

Лишь слегка дымящимся дыханьем

Возвещать ей о великой силе,

Самовластно сжавшей свой порыв, --

Тихим звуком намекать о громе,

Нам не слышном. Помню я собранья

Под его гостеприимным кровом --

Вечера субботние1,-- рекою

Наплывали гости, и являлся

Он -- чернокудрявый, огнеокий,

Пламенный Онегина создатель,

И его веселый, громкий хохот

Часто был шагов его предтечей;

Меткий ум сверкал в его рассказе;

Быстродвижные черты лица

Изменялись непрерывно; губы

И в молчанье жизненным движеньем

Обличали вечную кипучесть

Зоркой мысли. Часто едкой злостью

Острие играющего слова

Оправлял он; но и этой злости

Было прямодушие основой --

Благородство творческой души,

Мучимой, тревожимой, язвимой

Низкими явленьями сей жизни.

Как теперь гляжу на них обоих --

На того и этого. Один,

Весь проникнут таинством мечтанья,

Не легко мог ладить с этой жизнью,

С этою существенностью, где

Иногда вменяют в преступленье

И мечту святую. Оторваться

Трудно было жертвоносцу музы

От заветной думы, от приманки

Тайной мысли -- даже и тогда,

Как бывал он в чинной раме света,

Где поэту надо спрятать душу,

Чтоб спастись порою от насмешки

Жалкой и тупой, но ядовитой.

В мире, где и добродетель даже

Не всегда терпима и уместна,

В этом мире, где она должна

Время знать и появляться кстати,

Неизбежны тяжкие боренья

Для души, прекрасным увлеченной.

Но певец Ундины мог зато

Ладить сам с собою в глубине

Теплой веры, с глазу на глаз с сердцем,

Будучи земли сей милым гостем,

Он умел и здесь, в гостях, быть дома, --

И сгущенный мрак земной невзгоды

В мощной ширине души поэта

Должен был редеть и уясняться,

Разрешался в туман прозрачный,

Озаренный радугой фантазий.

Страсть его в молитву обращалась,

В фимиам и жертву Божеству.

А другой -- стать властелином жизни

Был способен, силой крепкой воли

Отрешиться от мечты порою

И взглянуть на вещи метким взором,

Проницающим и самый камень,

Светом называемый; зато

Совладать с собою было трудно

Этому гиганту, -- с бурным чувством --

С этим африканским ураганом --

Он себя не мог преодолеть.

Но земное резкое несходство

Двух поэтов -- их не удаляло

Друг от друга, -- общий признак Бога --

Вдохновенье -- ставило их рядом

Под одно Божественное знамя,

Братской дружбой руки их смыкая. --

Отчего ж, я думаю порой,

Меж людьми горят вражда и злоба?

Ратники несходных вер и мнений,

Разных сил, в вооруженьях разных --

Разве не должны они как братья

Узнавать друг друга по призванью,

Ясному в значенье человека?

Не одно ль над ними веет знамя --

Божье знамя? Не к одной ли битве

Против зла -- единого врага --

Ополчил их вечный Вождь Небесный?

Помню: уезжая в край далекий,

Где ждала невеста молодая

Нашего Жуковского, он молвил:

"Вот -- нашел я музу на земле.

Еду к ней под золотое небо.

Там я кончу поприще земное.

Вспоминайте обо мне! Простите!"

Он уехал. Много дней промчалось.

Там -- в Германии -- полуродной

Нашему мечтателю, в отчизне

Шиллера, которого нам, русским,

Воссоздал он, чью живую душу

Из своей всеемлющей души

Перелил в доступное нам слово,--

Там -- в беседе с мудрецом Гомером

Жил он и, божественного старца

Восприемля вещие рассказы,

Отражал их нам в волшебных звуках

Русского гекзаметра и веял

В сердце наше греческою жизнью.

Так себя он продолжал и кончил.

Тот -- кипучий, прежде отлетевший

В лучший мир, безвременною смертью