В Бездне

В дальнейшем писательница с сожалением узнала, что тревожное предчувствие её не обмануло. На этот дом всё-таки свалились большие неприятности. Но самое печальное, что утверждалось, якобы благотворительная деятельность батюшки довела семью до распада, в то время как реальная причина крылась совсем в другом. И вовсе не благими намерениями устлана дорога в ад; ад пожирает всякие благие намерения.

ПЛЮШЕВЫЙ МЕДВЕДЬ

Всякий человек, наверное, должен представлять или хотя бы догадываться, кто он такой на самом деле. Из всех многочисленных ролей есть одна самая главная, глубинная, неподдельная. Тут уж и правда не имеет значения чужое мнение. Раз говорит человек, что он видит себя так, а не иначе — значит, так и есть!

Герберт не хотел взрослеть. Помните, как было в «Маленьком принце» у Экзюпери? «Я долго жил среди взрослых. Я видел их совсем близко. И от этого, признаться, не стал думать о них лучше».

Ему не нравился этот мир разводов и браков, шантажа и лести, заводов и фабрик, тюрем, больниц, кладбищ, притонов, парламентов, а также районных игральных домов.

Он говорил: «Я плюшевый медведь». Конечно, при этом за свою жизнь он успел побывать многим. Кем бы он ни был — подлецом ли, хоть и не чуждым щедрости и благородства; лицемером ли, хоть и откровенным до основания; священником, хоть и отчасти безбожником; бесом, святым, бизнесменом, учёным, профаном, специалистом, шарлатаном, философом, выскочкой, писателем, плагиатором, поэтом, графоманом и много, много ещё кем, но сам-то он считал и верил, что прежде всего он плюшевый медведь. Грязнуля, обжора, но милый и ласковый, как Винни-Пух.

На этом и зиждился величайший диссонанс его бытия. Потому что плюшевый медведь не может быть ни подлецом, ни лицемером, ни святым, ни священником — да вообще никем, кроме себя самого. Плюшевый медведь может быть только плюшевым медведем и никем другим.

Но мир не соглашался с таким определением Герберта, и поэтому тот был обречён на неразрешимый и вечный конфликт.

Никто не мог сказать Герберту, что он не плюшевый медведь — ласковый, наивный, милый. Потому что он сам видел себя именно таким.

Конечно, ему никто не верил. В реальном мире нет места плюшевым медведям.

Он превратил свою избранницу Эльзу в плюшевого зайчонка и любил её так, как не может любить человек. Он боготворил её, создал из неё себе кумира и поплатился за это.

И в этом была самая страшная, самая пронзительная трагедия его жизни.

ЕВАНГЕЛИЕ НЕ ДЛЯ ТЕБЯ

Эльза вполне внятно выражала своё недовольство:

— Послушай, Герберт, что ты от меня хочешь? Ты даже блядью меня назвал (совершенно непонятно, за что) и мокрицей, и плесенью, и ничтожеством, что вообще являлось и является твоим самым откровенным мнением обо мне.

— Прости меня, но ты сказала, что хочешь найти себе другого мужа.

— И вся эпопея с твоим священством — в том же ключе: жажда власти, жажда руководить во что бы то ни стало и всех нас держать в кулаке. И ещё как можно больше народа туда засунуть. Только кроме нас никто не торопился — приход твой был пуст.

— Приход — не бизнес и не должен славиться количеством прихожан. И власти я никакой не хочу. Нас многие знают, и с тобой не согласятся.

— То, что у тебя четыре тысячи друзей в «Фейсбуке», ничего не говорит, кроме плохого. Виртуально морочить людям голову гораздо легче. Ну, несколько лет попритворялся и хватит.

— О чём ты? За эти годы у нас побывало более тысячи человек, и жили у нас в доме совсем не виртуально. Уж они бы точно заметили, что я хочу власти, и говорили бы об этом. Но так говоришь только ты!

— Как ты мне сказал? Религия была создана, чтобы держать народ (то есть меня, видимо) в узде.

— Я говорил об этом с сожалением… И вовсе не хотел держать тебя в узде.

— Не получилось с уздой — в помойку её. Всё забыл, что от священства поимел когда-то: и чудеса, и возможности бесов гнать в самом начале «карьеры». Всё прекратилось, когда другой священник, который помог тебе принять сан, стал врагом номер один. Даже уже вспомнить не могу, за что ты с ним поссорился.

— Он не стал врагом. Просто по своей прихоти решил развалить приход, наживался на всём что можно, а когда я возразил, подмётными письмами пытался лишить меня сана.

— С ним ты не сохранил отношений даже после примирения в алтаре, через митрополита.

— Да я бы рад, но он и сам не пожелал со мной общаться. Украл у нас двенадцать томов богослужебных книг! Пришлось их покупать заново.

— Какой бы он ни был человек и священник, он твой брат во Христе. Но для тебя это пустой, ничего не значащий звук. Евангелие написано для других, чтобы ты им растолковывал. Когда оно касается тебя, ты находишь себе тысячу оправданий, можно даже отказаться от венчанной жены.

— Я не отказывался от тебя. Ты сама ушла!

— И ты не постыдишься сказать это в церкви другому священнику, которому так или иначе исповедовался несколько лет. Вернее, писал списки своих грехов мелким почерком на нескольких страницах.

— Я старался как мог.

— Может, для Патрика и особенно для Джейка ты создал вокруг себя духовную атмосферу?