В Бездне

— Но Джейк сам вёл себя ужасающе, приводил пьяные компании в наш дом при храме, а я только тихо возражал, не гнал его. Как тут создать духовную атмосферу?

— Ты очень любишь Патрика. Что ты сделал для сына в его интересах? Построил ли дом, где он может спокойно жить, чтобы к нему никто не приставал ежеминутно, чтобы он не наблюдал пьяные драки и разборки день за днём?

— Если бы ты не провоцировала постояльцев, у нас бы и драк не было. Эльза, ты сводила жильцов с ума своей желчностью.

— Тебя интересовал только уровень твоей жизни, свобода для авантюр, ширина твоей аудитории и глубина власти. Ты жил, исходя исключительно из этих параметров. И требовал, чтобы все мы — и я, и дети — слепо и покорно шли за тобой. Потому что ты — капитан. У матросов права голоса нет и быть не может. И уволиться с твоего корабля нельзя — это предательство. А то, что ты творил, — это не предательство?

— Я всегда предлагал снять отдельную квартиру для семьи. Но тебе эта идея не нравилась. Почему-то тебе обязательно нужно было разрушить приют и храм вместо того, чтобы просто тихо отойти в сторону, жить отдельно со мной нашей обычной семейной жизнью. А в приют я ходил бы как на работу, а ты вообще могла бы там не появляться. И теперь ты меня лишаешь возможности общаться с сыном. За что?

— С Патриком ты будешь общаться, только если он захочет. Его отчуждение — дело твоих собственных рук, я говорила тебе это давным-давно, ещё когда мы вместе жили в твоём доме, когда ты заходил в его комнату и орал на меня и на него заодно часами.

— Если я и говорил что-то резким тоном, то от отчаяния. Я не мог понять, почему всё, что бы я ни делал, ты считала неверным. Сама же ничего делать не желала, только возмущалась и критиковала.

— Патрик пытался что-то сделать, чтобы прекратить твои наставления и этот кошмар, но ты был на коне, тебе было не до нас. Ты точно знал, как надо жить: кого приводить в дом, как я должна угождать тебе и всем бродягам под чёткую дробь твоих распоряжений. И после того как мы ушли, ты не сделал ни одного движения, чтобы договориться. Ты поехал в монастырь, наверное, становиться игуменом, ведь для простого монаха корона великовата. С игуменством не прошло, там сами все игумены. Альтернативой были только проститутки.

— Я не спал с проститутками! У меня вообще никогда не было женщин, кроме тебя! Я пытался спасти падших женщин, и многих отвратил от этих занятий.

— Вернуться обратно, служить на месте, попытаться всё сохранить и вернуть — невозможно. Ничего ведь не произошло, всё можно было восстановить. Я у тебя под мышкой, дом твой не унесла. Даже если бы там проживало мало людей, тебе бы продолжали помогать.

— Дом был разрушен тобой, о чём ты говоришь!

— А со мной договариваться — гордыня из ушей лезет: как это я, твоё домашнее животное, мокрица и ничтожество, поломойка и доярка, смела тебя, такого талантливого и неотразимого, бросить. Я должна была ниже грязи сидеть и ждать, когда ты себя и меня окончательно засадишь в тюрьму своими авантюрами, а Патрика — в приют. Или свечку держать тебе с какой-нибудь бабой, а сын будет это наблюдать. Или на улицу вышвырнешь — ты ведь хозяин всех и вся и всегда делал только то, что хотел.

— Ну, странно так говорить при твоём сегодняшнем образе жизни. Сама рассказывала, как ты с тремя разными мужчинами, без любви, только по воли похоти…

— Потрахалась, получила свою дозу счастья и живу дальше. Не так, как ты, с твоим лицемерием. С одной стороны, ты всех заглаживал и задаривал, чтобы они были довольны. Потом меня и старших детей посадил на антидепрессанты и держал так много лет, хотя препараты изначально выписывали тебе, когда ты уже ходить не мог от внутренних противоречий.

— Да, но оказалось, что эти лекарства снижали твоё либидо и хоть как-то сдерживали развратную страсть. Ты ведь обманывала меня, что интим тебя не интересует!

— Интим с тобой меня не интересовал.

— Ты отказалась от таблеток и слетела с катушек.

— Но и тебе тоже прикрывать уже нечего, ты чётко выбрал свой любимый шаблон поведения а-ля твоя мама — всех материть и требовать любви, послушания и благодарности. Так что не только моя семья такая страшная: они, мой отец и дед, хотя бы разошлись по разным углам и не тиранили друг друга всю оставшуюся жизнь. Твои же ненавидели друг друга на близком расстоянии. Одной ненависти твоей мамы к свекрови или собственному брату хватило бы на небольшой город, не говоря уже о ненависти между ней и твоим отцом. Ей, как и тебе, всё время необходим был враг, она никогда не брала на себя ответственности за свои взбрыки, всех колотила и физически, и словесно без остановки. Я думаю, диагноз у вас общий, и факт, что я столько лет прожила в мире с вами обоими, не говорит об его отсутствии. Когда власть оказывается не такой сладкой или вовсе ускользает из рук, вы сжираете всех вокруг без разбора. Она — своих детей и мужа, ты — своих детей и меня. Отец твой ещё у нас в доме орал со слезами, что ему надо было с ней сорок лет назад развестись. Так что у тебя наследственность тоже ещё та, есть чем похвастаться.