Читаем В битвах под водой полностью

— Доложи комдиву и возвращайся! — попросил меня Кесаев.

Я побежал на плавбазу подводных лодок, где размещался штаб дивизиона.

— Первый раз вижу командира корабля, которого приходится чуть ли не на. аркане тащить, чтобы представился, — с укором произнес командир дивизиона капитан второго ранга Хияйнен.

За свою службу во флоте я вторично попал в подчинение ко Льву Петровичу Хияйнену.

С подчиненными Хияйнен был вежлив и мягок, со всеми умел поддерживать простые, товарищеские отношения. Но В то же время в вопросах службы он был строг и требователен. Не помню случая, чтобы он когда-нибудь отдавал приказание повышенным тоном, однако все его распоряжения исполнялись точно и ревностно. В часы, отдыха Лев Петрович был веселым, остроумным человеком и желанным собеседником.

— «Малютка» потерпела аварию, вы знаете, конечно? — перешел Лев Петрович к ознакомлению меня с обстановкой.

— Никак нет, не знаю!

— Во время зарядки взорвалась батарея. Такие случаи бывают только вследствие… как вы знаете…

— Неправильного ухода!

— Так точно! — Лев Петрович постучал трубкой о край пепельницы и пристально посмотрел на меня. — И они, надо полагать, эту истину знали… знали, но требований инструкции не выполняли.

— А… жертвы были? Или обошлось?..

— Погибло несколько человек. Были и раненые… Но с этим, я полагаю, вы подробно ознакомитесь по документам. Теперь же я хочу вам сказать, что экипажу нужен оптимизм. Да, оптимизм, я не оговорился. Нужна вера в свои силы. Вы там будете на месте.

Я молча опустил голову, вспомнив о том, что в начале моей службы на подводном флоте Лев Петрович как-то наказал меня именно за фантазерство и излишнюю самонадеянность.

— Помните? — поняв ход моих мыслей, подмигнул мне комдив.

— Помню, — улыбнулся я, — но с тех пор многое изменилось…

— Нет, дорогой мой, характер полностью поломать нельзя. Его можно воспитать, подправить, но из оптимиста сделать пессимиста… трудно. Верно?

— Вероятно.

— У вас впереди огромная работа: воспитывать и сколачивать экипаж. В его составе новые люди; нужно знать их настроения, мысли, научить мечтать о победах, жить этими мыслями; помочь им изучить устройство корабля, боевой техники, и изучить не так, как… помните, были дни? — Лев Петрович снова подмигнул. Очевидно, or вспомнил, как мы сдавали ему зачеты. Как правило, по первому разу никто не мог получить положительную оценку, и ему приходилось экзаменовать нас по нескольку раз.

Корпус корабля слегка дрогнул. Командир дивизиона подошел к иллюминатору.

— Опять не успел погасить инерцию, — с досадой произнес он. — Это Суров швартуется. Хороший был бы он командир, но… слишком горяч. Все не терпится, спешит, спешит…

Дмитрий Суров был известен как один из лучших командиров подводных лодок. Я мечтал быть таким, как он. И то, что Лев Петрович не вполне доволен им, удивило меня и смутило. Своими сомнениями я тут же поделился с комдивом.

— Согласен с вами, — улыбнулся Хияйнен, — Суров действительно прекрасный командир, у него есть чему поучиться, но есть у него и недостатки. С ними надо бороться. А хвалить? Пусть нас другие похвалят…

Хияйнен не часто хвалил офицеров, но и зря никогда не ругал. Прежде чем высказать свое мнение о том или ином офицере, он тщательно его изучал, и его характеристики были всегда содержательны и справедливы.

— Принимайте дела, не теряя ни минуты. У вас мало времени! — закончил Лев Петрович, встав с места. — Пойдемте, я вас представлю экипажу.

В каюту вошел атлетического сложения капитан третьего ранга. Он сверху вниз испытующе глянул на меня и тут же протянул руку.

— Иосселиани, если не ошибаюсь?

— Так точно, старший лейтенант Иосселиани, — подтвердил я.

— А я — Куприянов Иван Иванович, комиссар дивизиона.

Пока мы знакомились, Хияйнен переводил взгляд с комиссара на меня, как бы что-то вспоминая.

— Вот и хорошо, — обрадовался он и принялся шарить в бумагах на столе. Иван Иванович, вы пока идите в свою каюту, поговорите, познакомьтесь с Иосселиани, а я закончу свои дела. Потом представим его народу.

— Пошли! — Куприянов вышел в дверь первым. Мне пришлось рассказать комиссару свою биографию и даже упомянуть о некоторых подробностях моей учебы в школе и в военно-морском училище.

— Служебные отзывы о вас я знаю, — перебил меня Иван Иванович, когда я начал говорить о службе на «Камбале», — они неплохие. Курите?

— Так точно, трубку.

— Можете курить.

— В рабочем кабинете обычно не курю. Тем более… у вас здесь такой чистый воздух… Жалко.

— Я тогда не знал, что Иван Иванович хотя сам и курил. но не терпел прокуренных помещений.

— На «Малютке» вам служить будет труднее, чем до сих пор, — после некоторого раздумья произнес Куприянов, и я понял, что официальная часть нашей беседы закончена и началась неофициальная, дружеская. — Здесь вы — командир. Опекать вас некому. Комдив в базе, а вы — в море, на лодке. Мало того, на вас смотрит весь экипаж. Надо так знать дело, чтобы в трудную минуту уметь оказать помощь подчиненным, правда?

— Так точно!

— А чтобы помочь специалисту-подводнику, надо много учиться…

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные мемуары

На ратных дорогах
На ратных дорогах

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Василий Леонтьевич Абрамов

Биографии и Мемуары / Документальное
Крылатые танки
Крылатые танки

Наши воины горделиво называли самолёт Ил-2 «крылатым танком». Враги, испытывавшие ужас при появлении советских штурмовиков, окрестили их «чёрной смертью». Вот на этих грозных машинах и сражались с немецко-фашистскими захватчиками авиаторы 335-й Витебской орденов Ленина, Красного Знамени и Суворова 2-й степени штурмовой авиационной дивизии. Об их ярких подвигах рассказывает в своих воспоминаниях командир прославленного соединения генерал-лейтенант авиации С. С. Александров. Воскрешая суровые будни минувшей войны, показывая истоки массового героизма лётчиков, воздушных стрелков, инженеров, техников и младших авиаспециалистов, автор всюду на первый план выдвигает патриотизм советских людей, их беззаветную верность Родине, Коммунистической партии. Его книга рассчитана на широкий круг читателей; особый интерес представляет она для молодёжи.// Лит. запись Ю. П. Грачёва.

Сергей Сергеевич Александров

Биографии и Мемуары / Проза / Проза о войне / Военная проза / Документальное

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное