Читаем В битвах под водой полностью

— Поход показательный, — резюмировал комиссар.

— Может быть… личному составу «Малютки» рассказать об этом походе?

— Опоздали, — улыбнулся Иван Иванович. — Вчера Расточиль был на «Малютке» и рассказал о делах «Медузы»… А сейчас пошли! Лев Петрович ждать не любит.

Экипаж

У маленького пирса на северной стороне бухты, где была ошвартована «Малютка», нас встретил невысокого роста офицер с нарукавными нашивками старшего лейтенанта. Он отрапортовал командиру дивизиона о том, что личный состав корабля выстроен по большому сбору, и назвал свою должность: помощник командира подводной лодки «Малютка».

— Знакомьтесь, — обратился ко мне Лев Петрович, — это ваш помощник, Александр Косик, лихой донской казак. Орден Знак Почета он получил еще до военной службы за заслуги в коневодстве. А вы, Иосселиани, умеете ездить верхом?

— Как же, товарищ комдив, — забасил Косик, — люди с гор всегда были лучшими наездниками.

В ожидании нас на верхней палубе подводной лодки был выстроен экипаж «Малютки». Лев Петрович представил меня личному составу и хотел было еще что-то сказать, но сигнал воздушной тревоги, раздавшийся во всех уголках бухты, рассыпал строй.

Я взбежал на мостик «Малютки» и вступил в командование подводной лодкой.

— Открыть огонь! — была первая команда, которую я подал.

Артиллеристы открыли огонь по фашистским самолетам одними из первых в бухте.

Самолеты бомбили корабли с большой высоты. Но только одна бомба попала в уже поврежденный ранее транспорт, сидевший на мели у выхода из базы. Большинство же бомб разорвалось в море.

После отбоя я приказал собрать экипаж на верхней палубе корабля и сказал;

— Формально я еще не вступил в командование подводной лодкой, но я ею уже командую и не могу не отметить отличную стрельбу наших, артиллеристов. Я все время следил за трассами снарядов. Хорошо ложились!

Я не хотел говорить о том, что самолеты летели на большой высоте и поразить цель на таком расстояний было почти невозможно.

Подводники переглядывались, и я не понимал, означает ли это одобрение моих слов или они принимают меня за чудака.

— Хочется выразить нашим артиллеристам благодарность, — продолжал я. — И если торпедисты так же владеют своим оружием, мы с вами выйдем в число передовых кораблей дивизиона. А пока нужно как можно скорее закончить ремонт Все мы, в том числе, конечно, и я, обязаны хорошо знать свой корабль. Новички должны изучить устройство подводной лодки в процессе ремонта, специального времени для этого у нас не будет.

Отпустив людей, я почувствовал, что с меня течет пот, а щеки пылают. «Правильно ли поняли меня люди?» — подумал я и решил пройтись по отсекам.

Каково же было мое изумление, когда в одном из отсеков я встретил своего старого знакомого — рабочего судостроительного завода Метелева.

— Дядя Ефим! — обрадовался я. — Какими судьбами?

— Ярослав Константинович! Рад снова с тобою встретиться!

Я действительно так обрадовался этой встрече, что хотел обнять и расцеловать старого рабочего. Но на нас смотрело много людей, и это почему-то меня остановило. Видимо, то же испытывал и Метелев.

— Так вот, корабли ремонтируем. С другом тут, помнишь «шпиона» Селиванова?

— Как же, помню! — отозвался я, пожимая руку оказавшемуся здесь же Селиванову.

Мы долго беседовали, вспоминая подробности первых дней войны.

— Ну, а как ремонт? — перевел я разговор на деловую? тему.

— Раньше срока будет все готово, товарищ командир, ты нас знаешь, уверенно ответил Метелев.

Мы привыкли верить слову рабочих. В тяжелые дни войны золотые руки судостроителей не раз совершали чудеса. И без того сжатые сроки ремонта и ввода в строй поврежденных в боях кораблей, как правило, всегда сокращались.

— «Камбалу» ввели в строй за пять дней до срока, — напомнил я.

— Наше дело строить, — вмешался Селиванов, — воюйте хорошо, а мы со своими делами справимся.

Селиванову было лет сорок, но, когда он улыбался, ему можно было дать не больше тридцати: морщинки на его широкоскулом добродушном лице разглаживались, глаза блестели молодо, задорно.

— Мы пахали… Обеспечим! — передразнил друга Метелев. — Ты обеспечь, а потом говори! Без матросов мы с тобой ничего не обеспечим…

— Дядя Ефим всегда верен себе: скромность, трудолюбие и скромность! рассмеялся я. — Матросы без ваших умелых рук и опыта возились бы до самого конца войны…

— Точно, — ввернул Метелев все более входившее в обиход словечко.

— Дядя Ефим, — перебил я старика, — вы могли бы найти немного свободного времени? Хочется кое о чем с вами посоветоваться.

— Вечером хочешь? — Ефим Ефимович на секунду задумался.

— В любое время. Приходите ко мне на плавбазу, в каюте поговорим. Если вдвоем с Селивановым придете, еще лучше.

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные мемуары

На ратных дорогах
На ратных дорогах

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Василий Леонтьевич Абрамов

Биографии и Мемуары / Документальное
Крылатые танки
Крылатые танки

Наши воины горделиво называли самолёт Ил-2 «крылатым танком». Враги, испытывавшие ужас при появлении советских штурмовиков, окрестили их «чёрной смертью». Вот на этих грозных машинах и сражались с немецко-фашистскими захватчиками авиаторы 335-й Витебской орденов Ленина, Красного Знамени и Суворова 2-й степени штурмовой авиационной дивизии. Об их ярких подвигах рассказывает в своих воспоминаниях командир прославленного соединения генерал-лейтенант авиации С. С. Александров. Воскрешая суровые будни минувшей войны, показывая истоки массового героизма лётчиков, воздушных стрелков, инженеров, техников и младших авиаспециалистов, автор всюду на первый план выдвигает патриотизм советских людей, их беззаветную верность Родине, Коммунистической партии. Его книга рассчитана на широкий круг читателей; особый интерес представляет она для молодёжи.// Лит. запись Ю. П. Грачёва.

Сергей Сергеевич Александров

Биографии и Мемуары / Проза / Проза о войне / Военная проза / Документальное

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное