В черном списке

Мы зашли в департамент по делам неевропейцев и попросили, чтобы нам официально показали локации — мы охотно бы посмотрели их фасад, как всякие иностранные посетители или журналисты. Мы не могли сознаться, что уже побывали там, поскольку у нас не было на это разрешения. Один любезный служащий-бур повез нас в своем фольксвагене и по пути буквально засыпал нас цифрами.

— Мы ежегодно расходуем три с половиной миллиона фунтов на жилища для туземцев. Все это из карманов белых, и ни пенни не поступает назад. Здешние белые очень великодушны.

Мы медленно проехали мимо лачуг, перед которыми дети гоняли мяч и суматошно бегали куры.

— Лучше всего ехать там, — сказал господин ван С. — В этих лачугах дурно пахнет. У их владельцев, конечно, есть деньги, но они не умеют хозяйничать. У некоторых есть машины, а дома гниют. При всей их бедности всякой вони у них предостаточно.

Он захохотал, склонившись над рулем. Мы молчали. Я подумал, что он сказал это, чтобы проверить, насколько мы на его стороне, так как внезапно он умолк.

— Мы никогда не скрываем трущоб от посетителей. Пожалуйста, фотографируйте! Это наследие предыдущего правительства. Разве они живут не как животные?

— А разве они — не животные?

Он не дал себя спровоцировать.

Мы были в Ньюклере, поблизости от Софиатауна.

— Эта часть города входит в наши планы переселения. Цветные будут жить здесь, а банту будут выселены в другие места. Мы опасаемся, что в противном случае цветные будут эксплуатировать своих черных братьев.

Многие дома стояли пустыми, с выломанными дверьми. Чиновник указал на них, как на свидетельство плохого ухода. Мы не стали говорить о том, что произошло здесь в последние недели: об этом сообщалось во многих газетах. Полиция оцепила улицы и прочесала дом за домом. Африканцы, имевшие разрешение на проживание, были лишены его в полицейском участке. Часть из них была вывезена в Мидоулендз, другая — в резервации. Семьи не осмеливались ночевать дома и в страхе бродили вокруг по железнодорожным насыпям и по равнине.

— Поедемте навестим одного школьного учителя из цветных. Он может рассказать о многом. Лучше, если вы услышите об этом сами.

Мы постучались к учителю.

— Странно, — сказал господин ван С. — Я ведь предупредил его, чтобы он был дома.

Он обежал вокруг дома и заглянул в окно. Затем обратился к нам, улыбаясь:

— Н-да, конечно, нет смысла ломиться в дом.

Утро было прохладным. Мне вспомнилась одна черная женщина, на которой было надето три ситцевых платья, одно поверх другого. Самое изношенное было желтого цвета, в кармане которого, возможно, были деньги. Затем было зеленое платье, а сверху голубое.

Мы остановились перед низким кирпичным зданием, у которого стояла очередь. Единственная асфальтированная дорога в локации вела к конторе надсмотрщика.

— За чем они стоят?

— Пытаются получить разрешение на работу и на проживание в стране.

— Значит, сейчас, когда они стоят в очереди, у них еще нет разрешения. Значит, их могут арестовать. Если им встретится полицейский по пути от станции до конторы, они не успеют ничего сделать.

— Бывает и так. Но как мы уследим за всеми, кто направляется сюда? Собственно говоря, они должны иметь при себе документы от комиссии по делам туземцев с места прежнего жительства. В противном случае их отсылают обратно за получением таких документов.

— За сотни миль?

— А что же делать?

Он пожал плечами, и мы поехали дальше, чтобы посмотреть большой гараж, владельцем которого был один африканец-делец. Мы узнали, сколько он зарабатывает, а также, что у него в услужении есть люди, которыми он распоряжается совсем как белый. Затем мы осмотрели шикарную виллу, построенную врачом африканцем в Дьюбе — «локации для среднего класса».

— Черные рабочие построили дом для одного из своих. Они служат своему пароду. И врачу нечего бояться конкуренции и завидовать белым. Вот вам пример положительной стороны апартеида, а за границей видят только отрицательные стороны.

Мы проехали в Орландо. Город был безлик, как военный лагерь. Мы с трудом отличали один дом от другого. Кроме номеров у них были названия. Один назывался Иерусалимом, другой — Голиафом. Мы приняли школу за большую общественную уборную. Веранда с голубым полом, остов автомобиля… Были ли мы здесь раньше? Мы все время пытались вспомнить: кажется, там жила одна молодая семья, где любили Моцарта, там жила девочка-подросток, одна со своими братьями и сестрами, потому что родители сидели в тюрьме за нарушение паспортного режима. И где-то на той стороне за ближайшими железными крышами жила семья Ко-санге. Лиза, Вилли, Петер, Анжела…

Поездка становилась почти невыносимой. Наш гид знал наизусть одни цифры, но совсем не был знаком с другими — например, цифрами, говорящими о том, что некоторые локации с населением 100 тысяч человек имели только одного врача, что миссионерам сплошь и рядом не разрешали посещать больных и что в некоторых локациях умирает до 65 процентов детей.