В действующей армии

Военные «авторитеты», со многими из них мне удалось побеседовать, считают эту неудачу японцев под Порт-Артуром эпизодом, могущим иметь влияние на весь ход компании.

— Если только это известие верно, — осторожно говорят они, — то это поражение японцев несомненно отразится на всём театре войны, они начнут ещё более поспешно, бросив прикрывающие их действия демонстрации, стягиваться к Фынхуанчену… Порт-Артура им не видать, как своих ушей, а если они не сумеют уйти во время в Корею, то им придётся скоро запросить пардону, и война будет кончена не позднее сентября-октября месяца…

Быть может этот взгляд несколько оптимистичен, но вообще, несомненно, что поражение под Порт-Артуром может во многом изменить характер настоящей войны.

Весь вопрос в том, не преувеличены ли слухи о деле 28 июня.

Но они подтверждаются со всех сторон.

Передают такие подробности, которые поневоле уничтожают сомнения.

Приведу самый полный рассказ о событии, источником которого служат сведения, полученные от русского консула в Чифу.

Так, по крайней мере, говорит рассказчик.

— В ночь на 28 июня японцы решили взять штурмом Порт-Артур. Солдатам выдана была усиленная порция «саки»[13] и «коки» — возбуждающего вещества, и они двинулись, но в темноте попали в волчьи ямы и в сетки, устроенные перед укреплениями, и в линии фугасов, которые начали взрываться. Русские подпустили их на довольно близкое расстояние и вдруг зажгли полевые огни и осыпали колонны японцев снарядами из орудий.

Японцы смешались и побежали. Генерал Фок преследовал их до станции Наньгуанлин, у которой и занял позиции.

В адской бойне японцев легло более 28.000, а наших 1.800 человек убитыми и ранеными.

Кстати о нашей артиллерии.

В обществе и в печати не раз указывалось будто бы на превосходство японской артиллерии перед нашей.

Оказывается, что это тоже далеко не справедливо.

Я имел по этому поводу беседу с одним из офицеров восточного отряда графа Келлера.

— Я был на самых передовых позициях, — сказал он мне, — и даже к тылу у японцев и наблюдал за действиями нашей артиллерии. Могу сказать положительно, что она не только не уступает японской, но и превосходит её. Меткость наших выстрелов поразительна… По третьему прицелу снаряд всегда попадает. Но очень часто попадание совершаются по второму и первому… Японцы между тем, должны пристреляться, чтобы их артиллерия действовала разрушительно… Вся беда в том, что наша артиллерия постоянно занимает одну и ту же позицию, к которой легко пристреляться, а между тем японская быстро переходит с места на место, да и снарядов японцы тратят массы, а у нас в этом случае соблюдается разумная экономия.

— Вы говорите «разумная».

— Непременно, ведь большинство выпускаемых японцами снарядов, несмотря на их пресловутую «математическую» стрельбу, тратятся непроизводительно. Тоже следует сказать и о их ружейном огне. Они не жалеют патронов и во время похода осыпают огнём каждую показавшуюся им подозрительной сопку, каждый кустик, стреляют залпами по одиноким всадникам и пешим, не говоря уже о разъездах в два-три человека, которых буквально засыпают пулями. Надо быть безумцами или иметь неистощимый запас патронов, чтобы делать это.

В ляоянском саду интересная встреча с штабс-капитаном Россовым.

Это знаменитость.

Он прекрасно знает китайский и английский язык, объехал и обошёл весь Китай, был в Японии, где его застала война. Он стал выдавать себя за корреспондента датских газет и успел в конце концов благополучно вернуться в ряды русских войск.

Это очень скромный, почти застенчивый офицер, о себе не говорит ничего.

Как я ни старался навести разговор на его любопытные приключения, все мои попытки оказались безрезультатными, как большинство японских выстрелов.

— Вы знаете, — сказал мне познакомивший меня с ним д-р Власевич, — его в Японии заставляли петь датский гимн, и он пел…

В Ляояне несколько японских пленных.

Все они рассказывают, что с большим страхом ожидали своей участи после того как попались в плен.

— Почему же это?

— Нам начальство объявило, что русские — жестокие дикари, которые всех пленных предают мучительной смерти, а потому нам не советовали отдаваться им живым в плен, а предпочитать смерть.

— Ну, а теперь что вы об этом думаете…

— Что дальше будет — не знаем, а теперь нам лучше не надо… — отвечают, конечно, через переводчика японцы.

По их довольным, улыбающимся лицам можно и без всякого переводчика заключить, что «им лучше не надо».

XXII

Картинки боевой жизни

Идут войска, тянутся обозы, скрипят китайские арбы, слышатся окрики и русская тяжеловесная брань, в воздухе висят неприятные звуки крика мулов и визгливой, режущей ухо громкой речи китайцев.

Тихо говорить они, кажется, не умеют.

Вот та будничная картина военного времени, которая здесь бросается в глаза повсюду, но с особой рельефностью там, где близок неприятель, а следовательно особенно много сосредоточено войска.

Война, война!