В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии

Незадолго до своей отставки мой предшественник Буриан выступил вместе с Бетманом с предложением мира. Вероятно, всем еще памятен ответ Антанты, отклоняющий его чуть ли не с презрительной насмешливостью. Со времени заключения мира, с тех пор, как я имел случай видеться с представителями Антанты, мне часто приходилось слышать упрек, что это предложение было для Антанты неприемлемо, потому что оно якобы звучало в тоне победителя, «снисходящего» до мира. Хотя я не отрицаю того, что тон этого мирного предложения был чрезвычайно самоуверен и что соответствующее впечатление должно было быть усилено речами Тиссы в венгерском парламенте, но я все же убежден, что даже если бы оно и было бы иначе формулировано, оно все равно имело бы мало шансов на успех. Как бы то ни было, но решительное отклонение его Антантой укрепило тогда позицию воинствующих генералов, которые отныне с удвоенной энергией отстаивали ту точку зрения, что от переговоров один только вред и что борьбу нужно вести до конца.

Зимой 1917 года со стороны Италии раздался легкий стук: на какие территориальные уступки пошла бы двуединая монархия? Запрос этот исходил не от итальянского правительства, а от частного лица, и был передан мне дружественной державой. Дать верную оценку таким выступлениям, разумеется, чрезвычайно трудно. Возможно, конечно, что какое-нибудь правительство пользуется услугами частного лица для того, чтобы пойти на первый шаг – да раз оно решается вступить в такие переговоры, то оно обязательно так и сделает, – но не менее вероятно, что какое-нибудь лицо, не получившее на это никакого полномочия и без ведома своего правительства, предпринимает такой шаг самолично. За время моего министерства мне пришлось иметь дело с несколькими случаями последнего типа.

Я всегда стоял на той точке зрения, что к таким попыткам нащупать почву для мира следует относиться хотя и очень осторожно, но дружелюбно – даже если их официальный генезис и не поддается априорному доказательству. Но в данном случае было ясно, что Италия безусловно и не хочет, и не может оторваться от своих союзников. Ведь если бы даже у нее и возникли такие намерения, выполнение их должно было бы привести к конфликту с Англией, которая ставила себе целью отнюдь не осуществление итальянских чаяний, а поражение Германии. Итак, о сепаратном мире с Италией – об отпадении ее от ее союзников – нечего было и думать. Общий же мир был достижим лишь при условии соглашения между западными державами и Германией.

Единственной целью данного запроса могло, следовательно, быть лишь констатирование степени нашей усталости. Если бы я ответил, что я готов отдать ту или другую область, то это было бы понято как достаточный показатель нашей прогрессирующей слабости. К миру мы бы нисколько не приблизились, а, напротив, лишь отдалили бы его от себя. Поэтому я ответил с большой предупредительностью, что двуединая монархия не преследует никаких завоевательных целей и что она готова вступить в переговоры на основе довоенного положения. На это не последовало никакого ответа.

Впоследствии, после падения Центральных держав, мне передавали (правда, не из компетентного источника), что моя тактика была совершенно неправильна, потому что в то время Италия готова была отколоться от своих союзников и заключить с нами сепаратный мир. Но дальнейшие сообщения по этому поводу доказывают всю неправдоподобность такого утверждения. Сейчас уже, в общем, нетрудно констатировать, что за все время войны не было ни одного момента, когда Италия хотя бы только помыслила отказаться от своих союзников.

В последние дни февраля 1917 года произошло любопытное событие: 26 февраля ко мне явился один господин, представивший мне доказательство, свидетельствующее, что он является полноправным представителем одной нейтральной державы. Он сообщил мне, что ему поручено дать мне знать, что воюющие с нами державы, или, во всяком случае, одна из них, готовы заключить с нами мир, и что условия этого мира будут для нас благоприятны. Он особенно подчеркивал, что об отпадении Венгрии или Чехии от двуединой империи не будет больше и речи. Мне было предложено, в случае готовности пойти навстречу этому предложению, немедленно сообщить мои условия тем же путем, причем мне было предложено иметь в виду, что это предложение враждебной державы потеряет всякое значение, если только оно станет известным третьей державе, дружественной нам или той.

Мой собеседник не мог сказать ничего большего, но из последних слов следовало, что предложение исходит от одной из неприятельских держав без ведома других.