В долине солнца

Войдя в магазин, он взял тележку – скорее, чтобы опираться на нее при ходьбе, чем чтобы наполнить продуктами. У тележки было расшатанное колесо, и она так пронзительно скрипела, что несколько женщин в рядах с овощами, хлопьями и консервированными помидорами косо на него посмотрели, когда он прошел мимо них со своим завернутым лицом. Он положил в свою тележку коробку моющего порошка и три бутыли дистиллированной воды. Потом уставился на воду на несколько секунд и поставил ее обратно. Нашел бинты, марлевые прокладки. Крем с алоэ вера. Прокатил тележку в глубину магазина и увидел девушку в джинсах и переднике, которая устанавливала ценники на кукурузу со сливками в конце ряда. За ней располагался мясной прилавок. Тревис толкнул тележку в этот ряд. Девушка встала из-за своей пирамиды банок, опустила этикет-пистолет и проследила за ним взглядом, пока он проходил мимо. Потом спросила ему вслед:

– Вам нужна помощь, сэр?

Но Тревис не отозвался.

Он встал перед мясным прилавком и уставился на свежие шматы красной мраморной говядины. Почувствовал тот же зуд в зубах, что и при виде Гаскин, когда она ходила у себя по дому. Нервы, связывавшие зубы с челюстью, стало покалывать.

За прилавком стояло двое мужчин – один постарше, другой помоложе. Оба в белых фартуках и белых же бумажных колпаках с названием магазина. Младший был латиноамериканцем, с глазами размером с блюдца. На бейдже у него было написано: «ДЖИММИ». Старшего – он был крупный и полный, с дружелюбным, мудрым лицом – звали Рон.

– Я могу вам помочь, сэр? – спросил он.

У Тревиса потекли слюнки. Он чувствовал, что на ткани, где полоска от его рубашки закрывала рот, расползалось темное влажное пятно.

– Господи, – проговорил Джимми.

– Не будь так груб, сынок.

– Я тебе не сынок, Рональд, – ответил Джимми.

Тревис закачался, совсем слегка, но теперь сквозь джинсы у него на бедре просачивалась кровь: следы от укусов снова вскрылись и стали кровоточить.

– Сэр, похоже, у вас неприятности, – спросил Рон, на этот раз громче.

Но Тревис оторвал взгляд от мяса только тогда, когда пожилой мужчина обошел прилавок и, осторожно взяв его за руку, сказал:

– Сэр, у вас кровь идет.

Тревис перевел взгляд со старика на свое бедро, затем на Джимми, который с отвисшей от ужаса челюстью пялился на него из-за прилавка. Тревис отдернул руку и сделал шаг назад, развернулся, но, споткнувшись о собственные ботинки, рухнул в пирамиду из кукурузы со сливками.

Банки разлетелись по проходу.

Девушка с пистолетом ахнула и прижалась спиной к полке с сушеными бобами и рисом.

Тревис выбежал из магазина, оставив тележку с продуктами.

Той ночью Ридер сидел на складном алюминиевом стуле в задней части дома, сразу за тем местом, где каменное патио встречалось с газоном, поросшим эремохлоей. Он сидел и крутил сигареты из небольшого кожаного кисета и курил, посылая серебристые кольца к оранжевому небу. Кольца эти растворялись, и на их место тут же следовали новые. Сверху тянулись электрические провода. Временами Ридер, как ему чудилось, слышал, будто они что-то себе напевают. В нескольких кварталах к югу, далеко за сосновым забором, что ограждал его участок в этом уютном районе обсаженных вязами и кленами газонов, медленно, с низким грохотом, проехал поезд. Ридер курил и слушал его. Он думал о мертвых девушках и о мужчине, который их убил. Думал о буквах: Т, Р, Е.

Он услышал, как мягко открылась и закрылась сетчатая дверь, как зашипела пивная банка. Улыбнулся, когда холодная жесть коснулась его плеча. Он дотронулся до нее – и до руки, которая ее держала.

– Какой-то ты потасканный, – сказала ему жена и уселась на стул рядом с ним и открыла себе пиво. Она была в длинной красной юбке и такой же кофте, босые темные ступни касались камней патио. Красивые ступни его жены, его любимой Константины.

– Я всегда потасканный, Конни, милая, – отозвался он. – Разве ты не замечала?

– Но в последнее время особенно, – сказала она.

Он отпил из своей банки. Когда оторвал ее от губ, там уже не осталось и половины.

– Хорошее, да? – спросила она, отпивая свое.

– Мой отец, – сказал он, – думал, что пиво и задний двор, где можно его выпить, две из трех лучших вещей, на которые только может надеяться мужчина.

– А что третье? – спросила она.

– Чтобы этот задний двор был в Техасе.

– Ты делаешь меня счастливой, старичок. После всех этих лет все еще делаешь меня счастливой.

– И я этому рад, – сказал он.

– Мой отец хотел, чтобы я вышла за хозяина ранчо, как ты знаешь.

– Знаю.

– За богатого гринго. Terrateniente[14].

– А ты не хотела? – улыбнулся Ридер. Он указал рукой с банкой пива на небольшую лужайку за их похожим на ранчо домом, на дуб в дальнем углу. – Все это было бы твоим, сеньорита. Eres una mujer rica y hermosa. ¿Qué más se puede desear?[15]

– Nada[16]. – Она улыбнулась.

Он почувствовал, как у него полегчало на душе, пусть и немного.

– Nada más del mundo[17], – сказала она.

Он дождался, пока ее улыбка сойдет с губ и она почти допьет свое пиво, а потом сказал: