В долине солнца

Сэнди наклонился и коснулся панциря. Ничего не говоря. Не издавая ни звука. Просто сел перед черепахой и провел пальцами по грубой, бугристой поверхности.

Диего обнял жену.

Калхун сжал кулаки.

– Отдайте это мне, – приказала Аннабель.

Малкольм, завороженный содеянным, казалось, ее не слышал.

Аннабель схватила его запястье и сжала. Мальчик закричал и выронил последнюю бутылку-ракету. Она вырвала фейерверк, с сердитым видом направилась к бассейну и, безо всяких колебаний, швырнула бутылку в воду. Фейерверк всплыл среди шариков. Она смотрела на бассейн, пока не стемнело настолько, что поверхность было уже не разглядеть. Тогда она почувствовала руку Калхуна у себя на плече. Затем отстранилась от него и продолжила убирать посуду и оберточную бумагу, запихивая все в черные целлофановые мешки, чтобы выбросить их на помойку возле офиса.

После того как все ушли и гирлянда была выключена, Аннабель вышла из дома и обнаружила Калхуна в кафе, где тот стоял, склонившись над внутренностями «Селект-О-Матика». Он снял механизм каретки и положил его на стол. Автомат стоял перед ним голый, как пациент под наркозом, светясь изнутри мягким голубым светом. Калхун зажал в зубах ручной фонарик, сдвигая туда-сюда между контактами кусок газетной бумаги. Аннабель включила свет на кухне и приготовила кофе. Затем вынесла две чашки и поставила на стол перед Калхуном, сама устроившись спиной к стене. Они сидели в косых лучах света, что аккуратно обрамляли автомат. Калхун продолжал заниматься машиной, пока они разговаривали.

– Малой спит? – спросил он.

– Сразу уснул, – ответила Аннабель. Она разглядывала тени гаража с силуэтами перевернутых стульев на столах.

– Ты вымоталась, – сказал он.

– Просто устала, – сказала она. – Это большая разница.

– Как между проливным дождем и моросящим, – сказал он.

– Как в ночь нашего знакомства, – сказала Аннабель.

– Уж меня промочило, – поправил он.

Она улыбнулась. И вспомнила кое-что еще: как сидела в кабине его пикапа на стоянке «Сагуэро Армс» в Тайсоне, через округ отсюда, с ребенком в животе. В лобовое стекло можно было разглядеть розовую штукатурку «Сагуэро», голубой неон и старого команча, который сидел в металлическом кресле-качалке. Индеец был в чино[26], сандалиях и поношенной, в серых пятнах майке и курил сигару.

– Он думает, это его ребенок? – спросил тогда Калхун.

– Да, – сказала она. – Думает. – А сама подумала: «Я проклята. Обречена наблюдать за тем, как мужчины разбивают лагерь в долине моего сердца. Как ставят палатки, а потом строят дома…»

– Я бы ему сказал, знаешь, – заметил Калхун. – Он же заходит в бар, четыре раза в неделю. Я бы сам ему сказал…

– Я тогда с тобой никогда больше не заговорю.

Она вспомнила, что уже грозилась ему этим. Но говорила ли она это всерьез?

– Не надо было мне приносить эти фейерверки, – признал он теперь. – Мальчишки просто дурака валяли, и эта глупая жестокость…

– Билли, – сказала она.

Он посмотрел на нее, потом снова отвернулся к автомату.

– Билли, – повторила она.

Он перестал возиться.

– Ты был дождем, – сказала она.

Калхун посмотрел на нее в полумраке кафе, но ничего не ответил. Только слабо улыбнулся, той самой грустной улыбкой, в которую она влюбилась все эти годы назад, хотя и никогда не думала об этом до нынешнего момента. Он вернулся к «Селект-О-Матику».

– У меня когда-то был племянник примерно возраста Сэнди. Ему римская свеча влетела в лицо. С фейерверками всегда так.

– Ты заслуживаешь быть его отцом, – сказала Аннабель.

Калхун на этот раз улыбнулся сам себе – улыбкой мужчины, довольного собой, и вставил тяжелый механизм каретки обратно в автомат. Он закрутил шурупы, подсоединил провода и отошел, чтобы посветить фонариком в сторону Аннабель, и заявил:

– Ты поразительная женщина, Аннабель.

– А ты хороший мужчина, Билли Калхун, ты что надо, а мне следовало давно это увидеть. Давным-давно. – Она наклонилась к нему и вытерла что-то черное с его щеки. – Теперь я это вижу.

– Я всегда думал, это потому что я старый.

– Старый и хорош собой.

– Вы что, со мной флиртуете, мисс Гаскин?

– Ты починил?

– Почистил и подключил. В этой коробочке, оказывается, есть записи из…

– Есть четвертак? – спросила она.

Калхун улыбнулся и достал из кармана рубашки монетку, будто та была там всегда и только ждала этого случая. Аннабель не удивилась бы, если так оно и было. Она бросила монетку в прорезь и выбрала песню. Когда автомат заиграл, она повернулась к нему.

– Я мог бы и догадаться, что ты выберешь «Тэмми», – сказал он.

Женщина в автомате запела.

– Может, отодвинешь стул и потанцуешь со мной, Билли Калхун? – спросила она, начиная двигаться в такт музыке.

Он присоединился к ней.

Ридер провел ту ночь в Тайсоне, в небольшом мотеле под названием «Сагуэро Армс». Большую часть вечера он рассказывал о случившемся шерифу округа Крокетт и детективу из полиции штата. Шериф носил седые усы и ковбойскую шляпу со свободно завязанным галстуком, а взгляд его был тяжелый, но ясный, как у старого филина.

– Видит Бог, это совершенная бессмыслица, рейнджер, – сказал шериф.

– В этом, сэр, я всецело с вами согласен, – ответил Ридер.