В доме на холме. Храните тайны у всех на виду

Первая забота Пенна. Он оторвал взгляд от Клода и искоса глянул на директора.

— Кажется, да. А что?

— Я в этом не уверен, — мягко возразил директор.

— Он что… выделывается? Отстает от программы?

— Нет-нет. Ничего подобного. Он умненький. Сообразительный. Хорошо себя ведет. Отличный маленький ученик.

— Но?..

— Но для пятилетнего ребенка ужасно молчаливый.

— Чувствительный?

— Ну, может быть. У него, похоже, не так много друзей.

— Стеснительный?

— Да, может быть. Но его рисунки заставляют нас задуматься. Он рисует себя не так, как можно ожидать от столь яркого ребенка.

— Не хватает художественного таланта?

— Да, может быть, но он только что смастерил робота больше себя размером из картона, фольги и воздушного шарика.

— Это рыцарь, — рассеял заблуждение директора Пенн. — И я от него в восторге, но не думаю, что это говорит о художественных способностях. Может, парень просто не умеет рисовать.

— Может быть, — согласился директор, — но я готов спорить, что дело не в этом.

— А в чем тогда?

— Это ты мне скажи, Пенн. В любой момент, когда ты и Рози это поймете. В любой момент, когда это поймет Клод. Что бы ни понадобилось твоим мальчикам, ты знаешь, что просто должен дать мне знать. И, может быть, все на самом деле в порядке. Правда. Но… ну, есть кое-какие тревожные признаки. Полезно начать думать о таких вещах заранее.

Из всех ночных монстров это был самый страшный, с каким только встречался Пенн на Хеллоуин.

Домашнее задание отложили на выходные. Перекус — сочтен ненужным, учитывая количество поглощенных брауни в форме летучих мышей и тыквенных батончиков. Был ужин вполсилы. Была игра «гадость или сладость» — в полную силу. Было еще-более-растянутое-чем-обычно-из-за-количества-потребленного-сахара укладывание спать. Рози наконец вернулась с работы, обессиленная. Пенн стер с губ остатки арахисового масла и вручил ей папку.

— Что это?

— Рисунки Клода за последний год — примерно.

— Тебе отдали их в школе?

— Не все. Какие-то я нашел в его комнате. Какие-то просто валялись в разных местах по дому. Я раньше никогда не рассматривал больше одного за раз.

Она держала в руках папку, удерживала его взгляд, и никто из них ничего не говорил. Она искала в его глазах что-то определенное — или все очень плохо, или у нас большие неприятности, или все будет хорошо — и, не найдя ничего из вышеперечисленного, решила, что, может быть, все обойдется, и на этом остановилась.

— Можно мне сначала поужинать?

Он протянул завернутую в фольгу тыкву и пошел разогревать остатки. Она распотрошила раздражающе маленький пакетик с шоколадным драже и открыла папку.

И улыбнулась тому, что обнаружилось внутри. Десятки рисунков. Простым карандашом, стирающейся ручкой, пара штук — зеленым цветным карандашом. Люди без носов, но с большими глазами и широкими улыбками. Собаки с гигантскими зубастыми ухмылками. Темно-синие небеса, занимавшие не больше дюйма пространства в верхней части листа. Вошел Пенн с разогретой пастой, политой растопленным сливочным маслом и посыпанной нарезанными ломтиками сосисками. Лучше ничего не придумаешь.

Она улыбнулась Пенну.

— Я от них в восторге.

— От рисунков?

— Это такое облегчение! Когда ты вручил их мне, я уж подумала… Может, он и не великий художник, но у него есть другие таланты. И ему всего пять лет. Обожаю его причуды. Обожаю то, как он видит мир.

— А что скажешь насчет того, как он видит себя?

— Что ты имеешь в виду?

Пенн кивнул на стопку рисунков.

— Взгляни.