В доме на холме. Храните тайны у всех на виду

— Это я понимаю, — перебил его Пенн, — но если это такая культурная предопределенность и индивидуальный опыт, что вы имеете в виду, когда говорите «дисфория»? Мы никогда не говорили, что он не может играть с куклами, печь торты или носить платье, потому что этим занимаются только девочки. В отсутствие других влияний для меня очевидно, что любой пятилетний ребенок, столкнувшись с выбором — ненакрашенные ногти на ногах или раскрашенные во все цвета радуги ногти на ногах, — выберет последние. Это нормально. Это не дисфория. Это не делает его девочкой. Это делает его ребенком.

— Верно, верно! — Человек напротив него снова начал подпрыгивать. — Браво!

— И разве, — добавила Рози, — не к этому мы все стремимся? Или должны стремиться? К более широкому спектру нормального и приемлемого? Чтобы дети могли носить то, в чем им удобно, и играть, как им хочется?

— Да, о да! — подбодрил мистер Тонго.

— Тогда что происходит? — Пчелы вернулись в грудную клетку Пенна. — Из-за чего этот ребенок чувствует себя таким… потерянным?

— Он носил розовое бикини все лето, — добавила Рози, — с большим энтузиазмом. Но теперь вдруг…

— На людях? — перебил ее мистер Тонго. — Или только дома со своей семьей?

— В основном дома, — признала Рози, — но он пришел в нем на праздник конца лета у бассейна. Там были все соседи. Люди указывали пальцем, смеялись и шептались, а он, кажется, не обращал на это внимания. Он был так горд собой. Что изменилось?

— И что же изменилось? — тихо спросил мистер Тонго.

— Детский сад, — поняли одновременно Рози и Пенн.

Мистер Тонго кивнул.

— Дети в детском саду узнают много замечательных вещей. Как строиться к обеду. Как разговаривать вполголоса. Как не толкаться. Безусловно, это все — важные жизненные навыки. Я и сам ежедневно ими пользуюсь. Но они узнают и другие вещи. Ты должен быть конформным[10], иначе не будешь нравиться людям; ты должен быть таким, как все, потому что, если ты другой, это им неприятно. Дома Клода любили несмотря ни на что. В детском саду иногда кажется, что все наоборот: тебя не любят несмотря ни на что.

— Значит, нужно обучать его дома. — Рози мысленно переделывала рабочее расписание. Пенн мог бы учить его чтению и письму. Она — биологии и анатомии. Это ведь наверняка главные предметы в учебном плане детского сада? Может быть, ее мать смогла бы…

— Разумеется, нет! — рассмеялся мистер Тонго. — Клоду не вредно понять такие вещи. Такие вещи, с которыми имеем дело мы все. Пятилетнему ребенку надо многому научиться. Когда люди нас раздражают, толкать их приятно, но мы не должны этого делать. Даже если нам часто бывает приятно вопить, другие люди в этот момент пытаются сосредоточиться. Хотя мы всегда хотели бы быть первыми, иногда им становится кто-то другой. И когда стиль нашего поведения оказывается неожиданным для других людей, это влечет за собой последствия.

— Как нам это ему объяснить? — спросили пчелы Пенна.

— Никак! — довольно хлопнул в ладоши мистер Тонго. — Это он уже выучил. Вы должны помочь ему от этого отучиться. Вы должны помочь ему понять, что, если он исчезнет из мира, это будет слишком высокая цена за то, чтобы в мир вписаться. Он должен понять, что «ты не должен толкаться, даже если тебе хочется» — не то же самое, что «ты не должен носить платье, даже если тебе хочется». И в этом отношении положение Клода ничем не отличается от положения любого другого человека. Все это — часть взросления.

Рози кивнула, постаралась поверить в сказанное и отважилась спросить, коль скоро мистер Тонго сам об этом заговорил:

— Кем он будет? Когда вырастет?

— Кто знает, — улыбнулся мистер Тонго. И хотя Рози пришлось признать, что, конечно же, это был правильный ответ, единственный на свете честный ответ, единственный ответ, который вообще мог быть, сам вопрос начинал доминировать в ее бессонных полуночных мыслях. — Придется подождать и посмотреть. — Он пожал плечами, но скорее радостно. — Великолепно! Но что бы ни было дальше, лучшее в гендерной дисфории — вот что… Готовы? Клод не болен! Разве это не замечательно?

— Да, но…

— Нам пока не нужно беспокоиться о том, кем он будет, когда вырастет. Ему всего пять! Но, поскольку ему всего пять, он не может бороться со всей массой родной культуры в одиночку. Знаете, чья это задача?

— Чья? — спросил Пенн, хоть и сам знал ответ.

— Вы должны мостить для него путь в его мир. И это, боюсь, очень трудно.

— Это нетрудно, — поправил Пенн. — Это и есть воспитание.

— Или да, это трудно, — уточнила Рози. — Как и любое воспитание.

— В котором у вас опыта поболее, чем у большинства, — уныния в Пенне и Рози стало больше, чем когда они сюда пришли, зато мистер Тонго, казалось, только что не взлетал от радости, — так что вы идеально подходите для этой работы. Давайте начнем с ведения дневника. О, это будет так весело!