В этой книге полно пауков. Серьезно, чувак, не трогай ее

Джон надеялся, что сможет заглянуть во двор – если Дэйв жив и снаружи и если Джон сумеет заметить его, этого вполне хватит. Но они покрыли чертову ограду брезентом и, необъяснимо, напечатанными с ошибками рекламными плакатами (на секции ограды прямо перед ним висел чудовищных размеров рекламный щит, говоривший: «ПОПРОБУЙ ЧЕТВЕРТЬ ФУНТА ЧЕРНОГО АНУСА»). Стоило раньше понять, что это будет совсем нелегко. Джон обошел ограду, путешествие заняло по меньшей мере час. Или ничего не заняло, как посмотреть. И в голове Джона сформировался вопрос: а время когда-нибудь вообще вернется к нормальному ходу? Что он будет делать, если так все и останется навсегда? Заведет хобби?

Джон не нашел очевидный способ попасть в карантин – надеялся, что кто-нибудь будет проходить через открытые ворота именно в то мгновение, когда время остановилось, а по замершей ограде взбираться было не легче, чем при нормальном течении времени. Завитки колючей проволоки в состоянии абсолютной жесткости стали просто непролазными. Джону живо представилось, как он падает на проволоку, острые кончики проходят через брюшную полость и уничтожают внутренности. И он так и останется, наколотый на лезвия, будучи не в состоянии освободить себя. И неспособный умереть. Навсегда.

Джон закончил круг и опять очутился перед главными воротами.

Он заметил замерзшую колонну дыма, которую ветер нес горизонтально над оградой, и представил себе, что, может быть, заключенные стоят вокруг лагерного костра и жарят сосиски или еще что-нибудь. Вот если бы он сумел подняться достаточно высоко и заглянуть за ограду…

Бум! Прямо за ним росли деревья. И они выглядели так, что на них вполне можно было залезть. На полпути вверх Джону пришло в голову, что два месяца назад это было бы просто невозможно – замерзшие-во-времени листья перерезали бы его ничуть не хуже колючей проволоки. Но стояла середина ноября, и он без проблем хватался за голые сучья. Он нормально забирался, пока не врезался головой в невидимое силовое поле. Над ним висела серая дымка, и он наконец сообразил, что это завиток дыма от лагерного костра, унесенный порывом ветра, который Джон, очевидно, не мог чувствовать. Он изменил направление, чтобы обойти его, и оказался на высоте, при падении с которой точно сломал бы шею…

…и лежал бы, дергаясь и крича, никем не услышанный в вечности между мгновениями

…и внезапно сообразил, что дым от лагерного костра образовал мост, ведший через ограду прямо в карантин.

Сражаясь с любыми возможными чувствами равновесия и самосохранения, Джон встал на серую дымку и пошел над оградой, старясь глядеть только вперед и не замечать, насколько этот мост хлипок и прозрачен. Однако идти было нетрудно; крошечные частицы пепла, подвешенные в воздухе, выглядели шероховатыми; как будто он шел по огромному куску мыла «Лава».

По мере приближения к костру завиток становился все уже, и, пройдя над изгородью, Джон встал на четвереньки и пополз. Потом спрыгнул на землю, потому что ему не понравилась мысль идти по раскаленным углям умирающего костра, хотя они и замерзли во времени. Он понятия не имел, как все это работает.

Как только Джон перестал думать о том, чтобы не упасть вниз головой, у него наконец появилось время посмотреть на то, что происходит во дворе. Повсюду стояли дюжины людей в красных и зеленых комбинезонах. Черт, он не понимает, почему здесь хуже, чем в городе. Нет монстра, прыгающего на них сверху, так что за охраняемой роботами оградой достаточно безопасно. Если Дэйв здесь и жив, это, похоже, самый лучший из возможных сценариев. Джон случайно взглянул на то, что горело в костре, и вот тут он подумал: «О, черт».

Джон оторвал взгляд от костей в пепле – он поймал себя на том, что пытался сосчитать черепа и дошел до шестидесяти двух, когда перестал, – и начал ходить через замершую жизнь воскового подобия карантина. Никто из тех, кто стоял во дворе, не был Дэвидом, так что он направился к больнице. К счастью, дверь была приоткрыта, так что не придется разыскивать какой-нибудь замысловатый путь в…

Дэйв!

Здесь, у главного входа в больницу, Джон почти пропустил его, потому что тот наклонился и застыл, завязывая шнурок. Рядом с ним на земле лежала открытая коробка с бобами, в ней торчала маленькая пластиковая ложка. И рядом же стояла Молли, уже готовая залезть в бобы, поскольку Дэйв отвлекся.

Внутри Джона обрушилась плотина, река облегчения прошла через него с такой силой, что он едва не упал.

Дэйв выжил. Каким-то образом.

Его друг побледнел и похудел. Сильно похудел. И хотя явно мог спокойно пережить такую потерю веса, похудел он только потому, что сидел в концлагере, куда его заперли против воли, и ел холодные бобы и всякую дрянь. Упакованный здесь вместе с другими чуваками, он, отрезанный от внешнего мира, безусловно, ненавидел это место, стоя посреди мусора, разбитых окон и горящих трупов. И еще потому, что все его бросили. Потому что Джон его бросил.