В годину славы и печали

Что означали эти слова, наверно, до конца не знали сами составители этого послания. Скорее всего, Форин-офис посчитал, что русские не посмеют применить оружие против своего союзника, пока тот не назвал окончательную дату оставления им Гибралтара. Так это или нет, неизвестно, но другого послания в Гибралтар отправлено не было, и командиры британских линкоров с трепетом в душе наблюдали за маневрами русских кораблей. Возможно, они бы рискнули противостоять отряду Беренса в открытом бою, но в распоряжении русского адмирала имелись торпедоносцы, которых уже успели окрестить «убийцами линкоров».

Склянки, пробившие на флагманском корабле «Александр III», известили адмирала Беренса об истечении отпущенного им британцами времени, однако адмирал не спешил предпринимать активные действия. Еще целый час русские корабли мирно курсировали вблизи Гибралтара в надежде, что британцы спустят флаг и сдадутся испанцам, но все ожидания Евгения Беренса оказались тщетными. Гибралтар молчал, ощетинившись дулами пушек линкоров.

Возможно, прояви Беренс выдержку, как сделал это его брат при захвате Киля, и Гибралтар так же сдался без боя, как до этого сдалась ему Мальта. Однако Евгений, в отличие от брата, был более экспрессивный человек, предпочитая больше действовать, чем выжидать. К тому же свою роль сыграл и генерал Мола, отправивший Беренсу запрос, как долго его войскам стоять в ожидании капитуляции крепости. Эта телеграмма была расценена Беренсом как укор его флотоводческим способностям, и он решил действовать.

Корабли пришли в движение, но русский адмирал не торопился обнажать свой огненный меч. Зная боязнь британцев перед торпедоносцами, он отправил к линкорам два самолета, чьей вид должен был подтолкнуть к действию несговорчивого партнера.

Медленно и величаво приближались русские самолеты к британским линкорам, застывшим в бухте Гибралтара. Строго следуя приказу Беренса, они не ложились на боевой курс, дабы не провоцировать британцев к открытию огня, а неторопливо выписывали повороты, при этом ненавязчиво демонстрируя наблюдателям свое вооружение. Желая устрашить англичан, адмирал приказал вооружить бипланы мощной кумулятивной торпедой.

Так прошло десять, пятнадцать минут, и пилоты уже собирались отводить свои грозные машины от линкоров, когда с палубы «Бэлуорка» раздалась пулеметная очередь. Что послужило причиной к открытию огня, так и осталось тайной, возможно, у британского стрелка сдали нервы или он случайно нажал на гашетку пулемета. Так это или нет, но очередь из кормового пулемета била точно по пилоту биплана, только собиравшегося пролететь вдоль борта линкора.

За штурвалом торпедоносца находился молодой подпоручик Гришковец, еще не успевший принять участия в боевых действиях, и этот вылет был его боевым крещением. Трудно представить, что творилось в его молодой душе, когда из пробитой пулеметной очередью груди хлынула кровь. Трудно, да и нет в этом необходимости, ибо в оставшиеся мгновения его жизни молодой пилот совершил подвиг. Получив смертельное ранение, он нашел в себе силы развернуть свой самолет и направить его на британский линкор.

Сделано это было неуклюже и коряво, как будто самолетом управлял зеленый новичок, но все же торпедоносец начал сближение со своим обидчиком. Как только стало ясно, что самолет Гришковца собрался атаковать «Бэлуорк», на его борту моментально ожили все четыре корабельных пулемета. Огненный град обрушили британцы на биплан, косо идущий на корабль, отчаянно пытаясь спасти свои жизни.

Пулеметные очереди нещадно хлестали по крыльям и обшивке самолета, перебивали маслопроводы, крушили растяжки и стойки. В мгновение ока гидроплан приобрел жалкий вид, но это не сбило его с пути и не позволило врагу уйти от заслуженного возмездия.

Огромный столб дыма и пламени взметнулся на «Бэлуорке» в районе носовой башни, куда врезался подбитый торпедоносец. Взорвался сам самолет, а также детонировала торпеда, так и не сброшенная летчиком. По счастливому стечению обстоятельств не детонировал носовой артиллерийский погреб линкора, но полученные им повреждения были ужасными.

От взрыва носовая башня сильно накренилась вперед, чуть было не уперевшись своими мощными стволами в палубу. В правом борту линкора образовалась огромная дыра, через которую из безжалостно искореженных взрывом внутренностей корабля вырывались языки пожара. Стоны раненых, их крики о спасении и окровавленные тела погибших матросов дополняли эту ужасную картину.

Трудно было сказать, насколько опасным являлся для линкора этот таран. Возможно, корабль можно было бы спасти, но в атаку на него устремился второй русский торпедоносец, поставивший окончательную точку в истории «Бэлуорка». Потрясенный гибелью товарища, поручик Бондаренко без колебаний направил свою машину на линкор, горя желанием поквитаться с коварными альбионцами.

Из всех корабельных пулеметов после взрыва уцелел только один, и его жалкий стрекот никак не мог отвести от «Бэлуорка» надвигающуюся беду. Как ни старался пулеметчик сбить русский торпедоносец, но все было напрасно.