В годину славы и печали

Все члены команды немецкого цеппелина, совершившего этот дерзкий налет, были мертвы. Часть экипажа погибла от взрыва и последующего падения аппарата на землю, а те, кто все же спасся, были безжалостно изрублены саблями и заколоты штыками набросившихся на них казаков конвоя. Видя, что из всего состава пострадал исключительно вагон Корнилова, разъяренная охрана уничтожила всех аэронавтов противника, включая раненых, не желая брать в плен врагов. Более того, узнав о ранении главковерха и гибели генералов, пылавшие праведной местью казаки в мгновения ока развели из оказавшихся под рукой шпал огромный костер и пошвыряли в него тела немцев. Конечно, их поступок был очень необычен и суров по своей форме, но никто из офицеров не посмел остановить охваченных горем людей.

Тела всех погибших генералов впоследствии были отправлены в Петроград. Там они были с воинскими почестями похоронены в Александро-Невской лавре, за исключением генерала Каледина. Его останки были отправлены в Новочеркасск, где их похоронили. Все остальные погибшие чины были преданы земле в Москве на территории Донского монастыря.

Благодаря стараниям медиков состояние здоровье Корнилова стабилизировалось к 25 декабря. К этому времени в Берлин уже прибыл генерал Алексеев, который незамедлительно взял в свои руки командование Ставкой. Но это было после, а утром 22 декабря пережившие ужасный налет люди только начинали свою борьбу за окончательную победу.

Весь день связисты Ставки в своем обычном режиме передавали приказы в войска, принимали послания и давали ответы за подписью Корнилова. Все они были либо отданы им самим перед налетом, либо при их составлении использовались ранее сделанные им распоряжения. Все это должно было показать друзьям и врагам России, что Корнилов жив и твердо держит руку на пульсе событий.

Все попытки представителей союзников, а также немецкой администрации увидеть Корнилова были ловко дезавуированы действиями генерала Щукина, который ссылался на запрет врачей, требующих полного покоя правителя. Главной причиной этого называлась контузия головы, полученная Корниловым во время налета немецкого дирижабля.

Но это были лишь тыловые игры. Все внимание походной ставки было приковано к войскам, ушедшим за Эльбу. Там, вдалеке от своих основных тылов, держали они последний экзамен этой войны.

Первым, выполняя приказ кайзера, на русских обрушил свой удар Людендорф. Собрав все имеющиеся в его распоряжении силы, фельдмаршал ударил по Геттингену, через который шло непрерывное снабжение прорвавшихся к Рейну войск генерала Сверчкова. С его падением ударный кулак русских оказывался полностью отрезанным от своих тылов и становился не опасен для тылов Западного фронта немцев.

Расчет лучшего тевтонского ума был верным, но не только Людендорф мог стратегически мыслить. Покойный генерал Духонин также прекрасно осознавал важность этого города и, не поддавшись желанию продвинуться как можно дальше в тыл врага, он настоял на подготовке Геттингена к обороне. По его приказу часть подкреплений, направляемых Сверчкову, были оставлены в Геттингене. Так что, когда немецкий авангард устремился на штурм города, он встретил хорошо организованную оборону. Начались ожесточенные бои.

Когда взволнованный Покровский принес телеграмму от коменданта Геттингена полковника Третьякова о начале наступления Людендорфа на Геттинген, Борис Шапошников встретил это известие спокойно.

– Вполне предсказуемый ход со стороны господина Людендорфа. Мы с Николаем Николаевичем спорили, решится он на это или нет. Теперь видно, что решился. Что же, значит, англичанам будет легче защищать Лондон. Передайте полковнику, чтобы держался до подхода подкреплений, и отправьте приказ подполковнику Колычеву о переброске его бронепоезда в Геттинген. Пусть полностью снимает свое прикрытие Эльбы и идет на помощь Третьякову. Там его пушки важнее, – полковник бросил цепкий взгляд на карту. – И вот еще что. Запросите, пожалуйста, голубчик, Нюрнберг. Все ли там у Самойлова в порядке. Чует мое сердце, и оттуда будет пакость.

Покровский в точности исполнил приказ нового начштаба, но в Нюрнберге все было тихо. Причины подобной тишины стали известны только во второй половине дня. Принц Рупрехт также намеревался исполнить приказ кайзера и нанести удар с юга. Шапошников правильно определил направление предполагаемого удара врага, но его не последовало. Вернее, он был. Войскам был зачитан приказ, и машина наступления завертелась, но была остановлена на самом взлете посредством саботажа. Маленькие невзрачные железнодорожники оказались теми песчинками, которые вывели из строя буксы могучего экспресса под названием рейхсвер.