В горах долго светает

Кто служил, тому знакомо чувство вины и словно бы собственной неполноценности, возникающее в минуты, когда товарищи, поднятые сигналом сбора, уходят в неизвестность учебных походов и сражений, ты же по какой-то причине остаешься в военном городке. А тут не учения. Может быть, уходящих ждет ночной бой? Броситься бы в колонну, нырнуть в люк боевой машины пехоты или устроиться на тепловатой броне, ощущая локти и плечи солдат — только так можно сейчас вернуть душевное спокойствие, осознать, почувствовать себя нужным на земле человеком, неотделимым от других людей. Но невозможно это: разведчикам теперь не до гостей. Не возьмут они постороннего в ночной рейд, да и наша задача на предстоящую ночь определена заранее.

Ушла колонна, оставив в воздухе душный запах глинистой пыли, и снова стал слышен мерный, баюкающий рокот вертолета в глубине звездного неба, словно ничто вокруг не переменилось, только та же далекая, упорная перестрелка в неведомой горной пади веяла тревогой в окрестный мир. И оттого оборванная песня продолжала звучать в памяти. Мне все время представлялось загорелое лицо плечистого разведчика, его прищуренные от встречного ветра глаза, большие смуглые руки на автомате, грезились покачивание брони на ухабах и ливневой гул траков по каменным осыпям, во мне пульсировало напряженное ожидание, которым он жил в ночном марше со всеми своими товарищами — ожидание пулеметной очереди из темноты, удара по машине кумулятивной гранатой, взрыва мины под гусеницей. И все это вмещалось в той песне, что он оставил в нашей памяти.

В крепости

На следующий день разведчики не вернулись в полевой городок. Мои корреспондентские планы ломались — нечего даже и думать о том, чтобы разыскать воинов где-то в горах, — только в Афганистане за «горячим материалом» далеко бежать не надо. Случайно услышал, как старший лейтенант Сергей Данилов говорил офицерам своего подразделения:

— Завтра дают нам день отдыха. И есть по такому случаю предложение. Давно мы друзей наших не навещали. Может, воспользуемся выходным?

— Это мысль, командир! — тотчас отозвался смуглолицый старший лейтенант, назвавшийся при знакомстве Раджабом Алимовым. — У них как раз сбор винограда идет, может, помощь нужна?

— Решено. Позовите-ка Шабонова. — Когда явился еще один старший лейтенант, чуточку похожий на Алимова, Данилов распорядился: — Норали Нормирзоевич, ваша задача — обеспечить на завтра походную киноустановку и подходящий фильм. Остальное мы с Алимовым берем на себя. Утром поедем в кишлак.

Такой случай упускать корреспонденту непростительно...

Утреннее афганское солнце, едва всплыв над горами, слепит почти так же, как у нас, на севере, в летний полдень, и над пустынной дорогой начинают ходить волны горячего марева. Длинные, медленно тающие полосы пыли тянутся за машинами, в низинах колеса притопа́ют в желтоватом пуху разбитого дорожного суглинка — в таких местах душманские диверсанты нередко зарывают мины... За бронетранспортером идет машина с красным крестом на борту, в ее кабине белеет халат. Выезжая в кишлак, как же не взять с собой врача! Сегодня с нами вызвалась врач-терапевт медицинского пункта части Мария Иосифовна Раздрогова. Сказать по правде, меня озадачило: с чего это в столь небезопасный путь командир подразделения предпочел взять женщину в докторском халате? Данилов угадал мое недоумение и пояснил:

— К мужчине-врачу не всякая афганка обратится за помощью. А когда с нами Мария Иосифовна, барьер снимается.

С верхней брони далеко открывается покато вогнутая долина межгорья. Длинные серые дувалы там и тут пересекают ее, может быть скрывая жилища и хозяйственные постройки. Вдали, слабо пыля, мерно плывут одногорбые навьюченные верблюды, кое-где среди сизых порослей солянок и верблюжьей колючки серо-желтыми рунами раскинулись отары. Возле дувалов — рыжие брикеты «сена», это все та же верблюжья колючка, зимний корм неприхотливых дромадеров, овец и коз, а при нужде — топливо. Нынешнее лето выпало сухим и знойным даже для здешнего края, водосборные колодцы-кяризы дают мало воды, там и тут — сухие русла арыков. А между тем воды в этой долине много. Там, где в пыльной дымке теряется ее дно, бежит стремительная и бурная река Панджшир. Ее истоки — под вечными снегами Гиндукуша, поэтому полную силу она набирает в самую жаркую пору. Каскад гидростанций на Панджире давно мог превратить всю огромную пойму в земной рай, дал бы энергию промышленности и селениям. Но преображение края никак не входило в намерения его бывших хозяев. Они и без того по-райски жили здесь чужим трудом, а крестьянам сулили блаженство на небе. Полуголодных, темных людей, которым некогда разогнуть спину в погоне за куском хлеба, кабалить легче. В нынешней войне решается спор и о том, преобразится ли этот горный край, станут ли служить человеку богатства и силы здешней природы или уделом крестьянина по-прежнему останутся кетмень и каторжная работа на клочке жаждущей, скудной земли.