В горах Памира и Тянь-Шаня

Второй чайник, исправно доставленный Ассылом, гость выкушал так же быстро, причем прикончил весь сахар, что еще оставался у нас на последние дни маршрута. Мы молча смотрели, как исчезали кусок за куском наши последние запасы в ненасытной утробе Клунникова. Он еще второй чайник не весь допил, когда сахар уже исчез. Он оглянулся в поисках его, но я сказал:

— Все, Сергей Иванович! Извините нас, но больше нет!

— Ничего, — отвечал он. — Ничего.

Заснули мы под свист вьюги, но в этом свисте и вое уже не было прежней агрессивности. Погода стихала.

Утро было тихое, снежное, ясное-ясное. Снег горел до ломоты в глазах, так что пришлось завязать глаза темными тряпками.

Мы завьючились, а Сергей Иванович взвалил на спину свой рюкзак. Он отказался идти с нами до тракта, где-то близко его ждала лошадь. Мы пожали друг другу руки, и я двинулся со своим караваном. Но в последнюю минуту Клунников остановил меня.

— А знаете, я, кажется, что-то видел, — сказал он и закончил: — Издали. — И еще после паузы. — Может, капище? Не знаю, и вот как подобраться к нему, не знаю… — Пауза. — Но что-то похожее есть.

— Где это?

— Там, — неопределенно махнул Клунников рукой на юго-запад. — Но не просто найти. Не просто.

Возвращение

Все утро мы, как только могли быстро, шли по снегу, среди дня — то по снегу, то по земле, а вечером — уже только по земле. Взошло солнце, и весь снег исчез. Интересно, что снег не таял, а просто испарялся, исчезал.

Утром на снегу мы увидели следы стада архаров, оно прошло к выходу из долины. Мы с Карабаем долго рассматривали их. Потом поняли: архары, почуяв зиму, уходили из верхних памирских долин в нижние долины, где мало снега и где они будут пастись всю зиму. А около полудня встретили еще один след. Это следом за архарами шел ирбис — барс. Киргизы нередко называют барса пастухом. Он действительно обычно ходит где-то рядом со стадом, «пасет» его и им же питается. Поздно вечером мы вышли к верховьям Карасу. А еще через два дня к вечеру уже подходили к землянкам Башгумбеза.

Начинался ноябрь. На хребтах, обрамляющих Аличур, появился снег и лежал низко. На северном склоне гор над Аличуром снег спустился почти до самой долины, только по южным он был еще высок.

На нашей базе в землянке Башгумбеза творилось нечто невообразимое. Собрались чуть ли не все отряды. Тут был и Кузнецов со своими. Я, будто для того чтобы сверить стыки, попросил у него его карту. Посмотрел и обрадовался до неприличия: карта у нас была сделана не хуже, а по снятой площади была чуть больше. И весь мой страх, что я не справлюсь, опозорюсь, сразу испарился. И у меня в душе зазвучало заветное, то, что я никому не говорил, а только повторял про себя: «А у нас не хуже! У нас не хуже! А может быть… а может быть… и чуть лучше…» Через день мы уехали. Подкатила наша машина, мы погрузились и тронулись. У поворота от Башгумбеза к Аличуру нам помахал руками и салютовал из своего мултука Карабай, отправлявшийся домой. Его курджумы (приседельные сумы) были наполнены архарьим мясом.

Через два часа, уже выехав на тракт Мургаб — Хорог, мы увидели хорошо знакомого нам роскошного всадника на великолепном коне, едущего в Хорог. Мы хотели остановиться, но он замотал головой и замахал руками, и приостановившаяся было машина опять понеслась полным ходом. Только я один понял его жесты. Он показывал на горы вверх Гурумды. Он показывал на себя и на меня. Он хотел, видимо, сказать, что на будущий год мы вместе пойдем искать и найдем капище…

По леднику Федченко

В том году я с Мумеджаном и Надиром шел с Каракуля через Каинды и Алтынмазар на ледник Федченко. Места были совершенно безлюдные и нехоженые. Наш последний лагерь перед Алтынмазаром был в нижнем течении реки Каинды на самом ее берегу, в великолепном арчово-березовом лесу. Поставить свой лагерь и жить в лесу всем приятно, но никто так не оценит красоту леса, шум листвы и тень берез, как тот, кто много месяцев проработал в суровых пустынях Памира, где даже приличного куста нет нигде.

Каинды — одна из четырех рек, которые, сливаясь у Алтынмазара, образуют реку Муксу. Первая из этих рек, Сельдара, вытекает из-под самого ледника Федченко. Это многоводная, но добродушная река. Вторая, Баландкиик, тоже спокойная в нижнем течении река, третья, самая небольшая, — это Каинды, на которой стоял наш лагерь, а вот четвертая и последняя река, Саукдара, — самая быстрая, самая большая и самая трудная для переправы. Все эти реки сливаются на широком безжизненном галечнике у самого окончания ледника Федченко, к которому мы и направлялись.