В горах Памира и Тянь-Шаня

Здесь, в Алтынмазаре, мы отдыхали после работы в холодных пустынях Памира. После безмолвных и суровых высокогорий, где зелени мало, где только ветер воет, было приятно послушать, как шумит листва в высоких кустарниках, как мягко журчит ручей. На второй день после приезда я лежал в палатке, Мумеджан сидел у входа, Надир где-то неподалеку вел разговоры с одинокой киргизской дамой. Разговор был интересный, но я понимал плохо и часто переспрашивал Мумеджана:

— Что она говорит?

— Джюда интэрэсный слючай! — отвечал Мумеджан. — Она говорит Надиру, пойдем за дровами — она одна боится.

— Чего боится?

— Она говорит, голуб-яван есть.

— Голуб-яван?! Дикий человек?! Она видела?

— Говорит, видела.

— Когда видела?

Последовали длительные переговоры. Я слышал слова «вчера», «лес», «гора».

— Ну что?

— Она говорит, вчера, она говорит, он был на горе, она внизу, в лесу. Он ходил поверху, она понизу. Она его видела, он ее не видел.

— Какой он?

— Она говорит, мохнатый, черный. Как человек, большой.

— Их тут много? Спроси.

Длительные переговоры.

— Нет! Совсем мало. Она раньше не видела.

— А другие?

— Другие видели раньше, старики.

— Спроси, а что делает голуб-яван, если увидит человека?

Длительные переговоры.

— Говорит, если женщину — утащит к себе, будет держать за жену.

— А это плохо или хорошо?

Переговоры и смех.

— Она не знает. Она говорит, что он даст есть? Там есть нечего.

— А если мужчина?

— Будет драться. Будет долго бороться. Он любит с палванами бороться. Только если его победить, то он плачет и уходит. Очень плачет.

И вспомнил, что несколько лет назад здесь же, в Алтынмазаре, я слышал те же разговоры о голуб-яване. И вот опять голуб-яван, и в том же самом месте. И в тот раз мне рассказывали, что видели голуб-явана: он шел по горе и кричал. На этот раз он молчал, но ходил в том же месте.

Смущали меня и следы какого-то существа, которые я видел на переправе. Смущало и то, что я видел впереди каравана. И на кого лаяли собаки в лагере? И лошади, и собаки ведь что-то чуяли. Ну, люди могут врать. Но собаки-то врать не умеют.

К вечеру мы с Мумеджаном, взяв ружья, отправились на рекогносцировку по Заалайскому хребту. Пошли мы в лесок, в который ходила за дровами наша знакомая киргизка. Собственно, это был не лесок, а так, заросли кустарников ивняка, но встречалась и арча. Мы лазили по склону хребта часа четыре-пять, и близился уже вечер, когда увидели, как с горы спускается большой конский караван. Лошади шли не в связках, а россыпью, вьючных было около двадцати, караванщиков трое. Среди верховых лошадей я издали узнал карего жеребца, принадлежащего Султану. Я помнил его еще по прошлому своему приезду в Алтынмазар.

Нужно было торопиться в лагерь, чтобы сговориться с Султаном, а то он мог чуть свет завтра уйти на ледник, поэтому мы бегом бросились с Мумеджаном вниз по склону. И вот тут я опять наткнулся на след! Кто-то переходил ручей и оставил следы на песке! Совершенно свежий след, ступни длинные, широкие, очень похожие на человеческие, но с когтями.

Я ахнул, но тут опережавший меня Мумеджан закричал: «Джюр (скорей)!» — и я, не раздумывая, бросился вниз по склону наперерез каравану Султана. Через полчаса быстрого хода наискось вниз по склону мы перехватили караван раньше, чем он дошел до своих складов.

Мы с Султаном приветствовали друг друга с радостью, как всегда радуются встрече люди, уже встречавшиеся на караванной тропе. Разговор был короткий.

— Пойдешь на Федченко, Султан?

— Пойду!

— Возьмешь меня с собой?

— Одного? Мумеджан тоже пойдет?

— Нет, одного.

— Лошадь надо? Пожалуйста.

— Нет, не надо, я на своей Кульдже поеду.

— А, Кульджа! Это хорошо! Это пойдет!

— Завтра?

— Нет, послезавтра. Завтра отдых.

— Так зачем же мы с Мумеджаном бежали?

— А я почем знаю? — и он захохотал, а потом гикнул, и караван покатился рысью дальше с горы к складам.

На следующий день Султан со своими караванщиками пришел к нам в палатку в гости. Мы были богаче продуктами, поэтому мы угощали, варили плов.

Потом Султан долго осматривал Кульджу и уговаривал продать ее или променять. Но этого я ни в коем случае не собирался делать. Такой иноходи, как у Кульджи, не было ни у одной лошади на Памире, поэтому, когда Султан начал говорить, что, мол, для переправ через реки Кульджа ростом мала, а для хода по леднику не так кована, я счел это попыткой сбить цену лошади или просто черной завистью. Между тем Султан был до известной степени прав, и в этом я вскоре убедился.

На следующий день мне предстояло получить урок по переправам через горные реки от такого мастера, как Султан. Правда, я и до этого уже много лет ходил на труднейшие переправы.