В горе и радости

Вещи Бена были в коробках, но у меня не возникло чувства, будто я его потеряла. Это было реально. Мне было по силам осознать красоту прогресса, движения вперед. Я решила воспользоваться моментом. Я схватила три коробки с одеждой и загрузила их в машину. Покончив с этим, я взяла еще две. Я не стала возвращаться за другими коробками, потому что боялась потерять присутствие духа. Я сказала себе, что это к лучшему. Это было хорошо!

Я остановилась возле магазина секонд-хенд «Гудвилл», припарковала машину, вытащила коробки и вошла внутрь. Мне навстречу вышел крупный мужчина.

— Что у нас тут?

— Немного мужской одежды. — Я не могла смотреть на него. Я уставилась на коробки. — Все в хорошем состоянии.

— Чудесно! — воскликнул он, забирая у меня коробки. — Вам нужна расписка о получении?

— Нет, — ответила я. — Нет, спасибо.

Мужчина открыл коробки и вывалил их содержимое в большую кучу одежды. И хотя я понимала, что мне пора уходить, я просто стояла и смотрела. Это уже не была одежда Бена. Она стала просто одеждой в куче другой одежды.

Что я натворила?

Все кончено, одежда Бена исчезла. Мужчина взял большую охапку одежды и перетащил ее в заднюю комнату. Я хотела забрать одежду Бена назад. Почему я кому-то отдала одежду Бена? Что он будет носить? Мне хотелось перепрыгнуть через стойку и рассортировать то, что было в «Гудвилле». Мне нужно было вернуть вещи Бена. Вместо этого я застыла на месте в шоке от того, что я натворила. Как я это сделала? Почему я это сделала? Видел ли Бен оттуда, где он находился, что я сделала?

— Мэм? — окликнул меня мужчина. — Вы в порядке?

— Да, — ответила я, — простите.

Я повернулась, вышла, села в машину. Я не могла повернуть ключ зажигания. Я не могла включить передачу. Я просто уронила голову на руль. Я позволила слезам падать на бежевую обивку. Моя щека давила на клаксон, но мне было все равно.

Я оставила ключи на переднем сиденье машины и вышла. Я побежала. Я бежала и бежала, хотя на улице было холодно, хотя мне уже стало жарко, слишком жарко. Хотя я чувствовала себя так, будто у меня лихорадка. А потом я остановилась, сразу и резко. Я поняла, что от себя мне не убежать. Я пересекла улицу и пошла по тротуару, пока не увидела бар. У меня не было бумажника, у меня не было ключей, но я все равно вошла. Было еще достаточно рано, поэтому меня сразу впустили. Я села у стойки и стала пить пиво. Я проглатывала один бокал за другим, пока не потеряла способность дотронуться пальцем до кончика носа. Покончив с пивом, я сделала вид, что иду в туалет — и сбежала через заднюю дверь, не заплатив, не оставив чаевых, даже не сказав «спасибо». К тому времени, когда я добралась до дома, зная наверняка, что в квартиру мне не попасть, меня уже тошнило.

Меня вырвало на мою собственную лужайку перед домом. Еще не было даже восьми часов вечера. Соседи видели меня, но мне было наплевать. Потом я села на траву и отключилась. Я проснулась часа через три, в полном замешательстве и слишком пьяная, чтобы вспомнить, где мои ключи. И я сделала единственное, что могла сделать, чтобы попасть домой. Я позвонила Ане.

— По крайней мере, ты мне позвонила, — сказала она, идя ко мне по тротуару. — Только это и важно.

Я молчала. Ана поднялась по ступенькам, открыла дверь моей квартиры и придержала ее для меня.

— Ты пьяная? — спросила она, явно шокированная. В любое другое время моей жизни она, вероятно, подумала бы, что это забавно. Но я видела, что ей не смешно, хотя мне вроде как смешно. — Это на тебя не похоже.

— Последние несколько дней были тяжелыми, — сказала я и плюхнулась на диван.

— Хочешь поговорить об этом?

— Ну, мой муж умер, поэтому было тяжело. — Я не хотела говорить с ней об этом. Я не хотела ни с кем говорить.

— Я знаю. — Ана приняла мое саркастическое замечание за нечто искреннее. Она и подумать не могла, что это действительно был мой ответ. Она отнеслась ко мне по-доброму, поэтому у меня не осталось выбора. Я должна была быть искренней. Умно́, ничего не скажешь.

— Я вывезла его вещи, — призналась я, смиряясь с сеансом психотерапии, который меня ожидал. Я не хотела говорить с Аной о нашем последнем разговоре, о нашей ссоре, хотя я была уверена, что и до этого она доберется. Ана села рядом со мной на диван и обняла меня. — Я отдала некоторые вещи Бена в «Гудвилл», — объяснила я.

«Гудвилл»! Вот где мои ключи.

— Мне жаль, Элси. Но я тобой горжусь. Я по-настоящему тобой горжусь за то, что ты это сделала. — Она погладила мою руку. — Не знаю, смогла бы я это сделать, окажись я на твоем месте.

— Что?

 — удивилась я. — Это же ты настаивала на том, что мне надо двигаться дальше! Ты говорила, что мне следует это сделать!

Ана кивнула.

— Да, потому что тебе следовало бы это сделать. Но это не значит, что я не понимаю, как это тяжело.

— Тогда почему ты говорила об этом так, будто это легко?

— Потому что тебе нужно было это сделать, и я знала, что ты можешь. Никто не хочет это делать.

— Ага, никто и не обязан.

Мне хотелось, чтобы она ушла, и думаю, она это понимала.

— Прости меня за тот вечер. Я сорвалась. Мне правда жаль, — сказала Ана.