— А ты не обижайся. Комиссару это не к лицу. Лучше вот что сделай: подбери толковых ребят, хорошенько продумай, где безопаснее всего пройти в тыл врага. У него оборона пока не сплошная. Да и тыл, как я понимаю, еще голый. Так что пробраться можно. Если танки вывести нельзя, подожгите их или взорвите. Ясно?
— Ясно, товарищ комиссар. Только я уверен: танкисты нашего батальона тут не виноваты.
— Я тоже так думаю, — поддержал меня Кропотин. — Да и комбриг, в общем-то, сомневается. И все-таки сделать так, чтобы врагу вместо наших танков досталась лишь груда обгоревшего металла, мы обязаны.
Узнав о цели нашего с Пелевиным вызова, помпотех батальона И. А. Сечной начал сокрушаться:
— Это я виноват: не успел все танки эвакуировать.
— А как бы ты их эвакуировал, если гитлеровцы дорогу перерезали? — задумчиво заметил ему Г. Е. Пелевин. Видно было, что комбат до сих пор переживает выслушанный от комбрига упрек.
— Надо все-таки установить, чьи это танки, — подал голос начштаба батальона капитан В. Д. Советкин.
— Там могут быть два танка из взвода Доценко и один из взвода Отвагина. И не бросили их экипажи, а покинули по веским причинам. Машины ведь горели.
— Ладно, Григорий Ефимович, давай не будем гадать на кофейной гуще, — сказал я Пелевину. — У меня же есть приказ: выяснить. Вот и выясним, те это танки или не те… Лучше подумаем, кто со мной пойдет.
Пока подбирали людей, намечали маршрут движения, наступила ночь. Непроглядная, холодная.
— Ну, счастливо, — пожелал нам на прощание комбат. Добавил: — Если будете пробиваться оттуда на танках, мы с этой стороны огоньком поможем.
Нас уходило девять человек, из расчета по три человека на танк, чтобы было кому и вести его, и стрелять, и заряжать пушку. Просился и помпотех Сечной, но мы его не взяли, сославшись на то, что в батальоне Иван Антонович нужнее. Из техников включили в группу старшину Ф. И. Куханенко — на случай если потребуется ремонт. По совету Пелевина вооружились как можно лучше, запаслись на несколько дней сухим пайком.
Передний край решено было пройти южнее шоссе. Там местность лесистая. Да и гитлеровцы, как следовало из разведданных, не успели еще создать здесь сплошную оборону.
Шли медленно, осторожно, стараясь не привлечь к себе внимание противника. Он же довольно часто пускал в ночное небо осветительные ракеты. Нам то и дело приходилось падать на землю, затаиваться. Шедший позади меня старшина Куханенко всякий раз сиплым шепотом высказывал по этому поводу свое недовольство:
— И светют, и светют, шоб им там повылазило…
Обогнули встретившуюся на пути рощицу и уже хотели было повернуть поближе к шоссе, когда вдруг услышали неподалеку позвякивание металла и чужую речь. Фашисты!
— Ложись! — шепотом приказал я.
Легли, прижались к земле, затихли. И в это время кто-то из группы не выдержал, кашлянул. Голоса гитлеровцев оборвались. Потом оттуда до нас донеслось:
— Вер ист да?
— Без команды не стрелять! — передал я лежащим позади меня танкистам.
Из ночи опять послышалось:
— Вер ист да?
А через минуту чернильную темень вспорола длинная автоматная очередь. Правда, фашисты стреляли наугад, так что густой веер трассирующих пуль прошел высоко над нами.
У нас же хватило выдержки не ответить на огонь огнем и тем самым не обнаружить себя. Гитлеровцы вскоре затихли — видимо, ушли. Мы тоже осторожно встали и гуськом двинулись дальше.
К шоссе вышли часа через полтора и залегли недалеко от обочины. Время от времени мимо нас проезжали машины, тягачи с орудиями, танки. Они двигались к фронту. Мы прислушивались к их близкому гулу, а самих так и подмывало пустить в ход гранаты.
Танки, о которых шла речь у комбрига, нашли за первым же поворотом шоссе. В тот момент небо как раз очистилось от туч. Хотя луны не было, тем не менее стало вроде бы чуть светлее (от снега, наверное), и черные глыбы неподвижных бронированных машин четко обозначились на фоне местности. Танки стояли почти рядом друг с другом. Это были два БТ и одна тридцатьчетверка.
Приказав вооруженному пулеметом красноармейцу Винковецкому выдвинуться по шоссе вперед и занять там хорошую огневую позицию, я вместе со старшиной Куханенко и другими танкистами начал осматривать машины. Одного взгляда на тридцатьчетверку было достаточно, чтобы понять: оживить ее не удастся. Она стояла у дороги, завалившись в кювет и уткнувшись стволом орудия в землю. Башня ее была перекошена, в моторном отделении зияла дыра от прямого попадания снаряда. Танк, видимо, горел, но по каким-то причинам огонь быстро потух.
БТ тоже оказались разбитыми. На всех танках с орудий были сняты замки.
— Выходит, товарищ комиссар, напрасно мы сюда шли, — сказал мне старшина Ф. И. Куханенко, и это прозвучало как упрек.
Я не нашелся, что возразить, и велел приготовить противотанковые гранаты.
— Добивать будем, что ли? — с горечью спросил Куханенко.
— Придется.
В это время подбежал Винковецкий:
— Товарищ комиссар, по дороге вражеская пехотная колонна движется.
— Далеко отсюда?
— Точно не скажу — темно. Наверное, с полкилометра. Может, меньше. Во всяком случае, голоса слышны.