В Японию периода реставрации Мэйдзи: воспоминания о моей двухлетней государственной службе в Японии

На рубке произошло смятение. Штурманский офицер с полинялою и как-то заржавевшею физиономией парикмахерского помощника стремглав слетел с лестницы, на которую уже взбирались семимильные сапоги седого капитана, размахивавшего руками по направлению рулевым. Началось давно невиданное оживление - засуетились матросы, и воздух огласился отрывистыми восклицаниями на провансальском диалекте. Пассажиры вылезли из своих кают и бросились помогать матросам оттягивать и притягивать к борту пустые бочки, с помощью которых с грехом пополам приходилось управлять неповоротливым пароходом, так как руль еще не был исправлен. Из какого-то люка выглянула круглая, дурно выбритая физиономия в шелковой фуражке и с выражением объевшегося и невыспавшегося кота... Ею обладал голландский негоциант немецкого происхождения, наживший в Японии большое состояние на мелких маклерских операциях и теперь просаживавший его на грандиозных коммерческих предприятиях, ради которых он постоянно рыскал из Йокогамы то в Париж, то в Лондон, то в Нью-Йорк, то в Марсель. Бренча шпорами, зашагал по палубе усатый французский вахмистр, ехавший обучать возрождающуюся японскую армию тонкостям европейской тактики, но так полинявший от бурь этого плавания и так закутавшийся всякими шарфами и кацавейками, что вид его напоминал скорее старую курскую богомолку, нежели доблестного сына Марса.

Семнадцать студентов из Японии в полном смятении

Длинною вереницею выступили один за другим 17 юных японцев, толкавшихся года три по казенной надобности по университетам и академиям Франции, Англии и Германии, и теперь неожиданно вызванных своим правительством. Их всю дорогу томило недоумение: зачем они могли понадобиться ему? Наиболее живые и восприимчивые из них успели кое-как освоиться с практикою европейских жаргонов и биллиардной игры. Этих томила неизвестность судьбы, ожидавшей их в отечестве, и тоска по бульварам. Но большинство с фаталистическим равнодушием восточного человека выносило и эту неизвестность, и морскую болезнь, пользуясь несколькими часами отдыха для чрезвычайно сложной игры с товарищами в японские шашки и пожирая в невероятном количестве ананасы, мангустоны и бананы, закупленные предусмотрительно в тропических портах.

Один с отеческою заботливостью возился с огромною восковою куклою, купленною на выставке бульварного куафера. Другой вез, в нарочно для того заказанном ящике, какую-то трехтомную немецкую энциклопедию юридических наук издания 1827 года и сладостно жмурил и без того узкие блестящие свои глазки, говоря со мною о вожделенном мгновении, когда обстоятельства позволят ему наконец приняться за чтение этого совершенно неудобоваримого труда, к которому он относился с религиозным благоговением. Роль запевалы в этом интересном для меня кружке моих спутников играл бывший капитан армии князя Нагато. Имея лет 26 от роду, он по праву первородства играл роль старейшины среди чрезвычайно юных своих сотоварищей. К тому же он изрядно научился болтать по-французски и рассуждать на любые темы тоном, не допускающим никаких возражений. Он не вез с собою ровным счётом ничего, кроме шляпы от Gibus, разнообразной коллекции брелоков на щегольской цепочке и двух коленкоровых полосатых рубах. И даже самого его везли его же товарищи, купившие в складчину билет третьего класса, потому что он прокутил в Париже все выданные на возвратный путь деньги. Но сей факт нисколь не умолял его авторитета!

Торговец Гэндзиро - лучший попутчик в плавании