Читаем В изгнании полностью

Миссис Вандербильт была не единственной иностранкой, принимавшей участие в их судьбе. Благотворительная деятельность двух ее соотечественниц, княгини Буонкампаньи, получившей титул и фамилию от мужа-итальянца, и мисс Кловер, навсегда обеспечила им признательность русских, нашедших прибежище во Франции. Мисс Кловер, вернувшаяся в Париж после войны, остается до сих пор в числе наших лучших друзей. Щедрые дары англичанки мисс Дороти Паджет позволили открыть дом престарелых в Сен-Женевьев-де-Буа; управление им было поручено княжне Вере Мещерской. Потребность в подобном учреждении с годами все больше росла. Прелестная церковь была построена рядом с кладбищем, где покоились несчастные, которым уже не довелось увидеть снова свою родину.

Мы также открыли в те годы салон красоты, где русские дамы осваивали секреты массажа и макияжа и благодаря этому могли зарабатывать себе на жизнь.

Особенно нас увлекла школа художественных ремесел, потому что мы с Ириной всегда интересовались прикладным искусством. В ней эмигранты изучали различные ремесла, позволявшие им зарабатывать на жизнь. Ее возглавил профессор Глоба, руководивший когда-то похожей школой в Москве. Однако, замечательный организатор и хороший администратор, Глоба был лишен фантазии и вкуса. Это служило поводом для всяческих разногласий между нами. В конце концов я расстался с ним и заменил его Шапошниковым, более молодым и более одаренным.

Понемногу в разных местах открывались и другие заведения разного рода. В то же самое время моя беспредельная активность начинала тревожить моих домашних и Ирину. В Риме мать была сильно обеспокоена, считая, что я приближался к катастрофе, которую она считала неизбежной. Она настоятельно советовала мне умерить пыл. Но напрасно она призывала меня образумиться. Я ввязался во все это, и ничто не могло меня остановить.

* * *

Тем временем жизнь в Булони шла своим чередом. В феврале 1922 года мы весело праздновали там свадьбу шурина Никиты с его подругой детства, прелестной графиней Марией Воронцовой.

Наш дом был веселым и гостеприимным, и всегда до отказа заполнен друзьями и знакомыми. Не все наши постоянные гости были по вкусу Ирине. В их числе была некая Елена Трофимова, старая дева, которую я приютил, и чей талант пианистки оправдывал ее присутствие у нас, позволяя мне использовать ее, как аккомпаниатора. Это безвозрастное существо, лишенное всякого женского обаяния, но не кокетства, облекалось по вечерам в прозрачные кофточки, плохо прикрывавшие ее сомнительные прелести, которые только выиграли бы, если бы были скрыты. Дополнительным штрихом к ее облику служило огромное страусовое перо, украшавшее ее прическу.

Однажды летним вечером Буль с загадочным видом сообщил мне, что со мной хочет поговорить польский граф. Поведение Буля, никогда не обходившегося без тайн и намеков, на этот раз было оправдано. Я согласился встретиться с графом. Облик маленького человечка, большая голова которого венчала тело пигмея, действительно мог удивить. На нем был старый, бесформенный пиджак, клетчатые панталоны и огромные, стоптанные башмаки, а из дыр единственной перчатки торчали пальцы. Войдя, он принял беспечную позу, скрестил ноги и принялся вертеть тонкой камышовой тростью. «Неплохо подражает Чарли Чаплину», – подумал я, прервал его упражнение и спросил, чем я могу быть ему полезен. Театральным жестом странный персонаж снял свою зеленоватую фетровую шляпу с приколотым пером куропатки и склонился в поклоне, достойном великих веков:

– Ваше сиятельство, – сказал он, – судьба отпрыска знатной фамилии в ваших руках. Я ищу места и прошу вас принять меня на службу.

Я ответил, что у меня и так уже многочисленный персонал, и что все комнаты заняты.

– Ваше сиятельство, – возразил мой странный посетитель, – пусть это вас не беспокоит. Наш Господь Иисус Христос родился в яслях. Я вполне могу спать на соломе в углу чердака.

Уже забавляясь и готовый капитулировать, я спросил, какого рода работу он может делать. Он подошел к вазе с розами, взял одну и долго наслаждался ее ароматом, затем повернулся ко мне:

– Ваше сиятельство, я обожаю цветы. Я буду вашим садовником.

Ирина приняла этого субъекта очень плохо. Откровенно говоря, она была взбешена. Ее дом, говорила она, это не цирк. Ей и без этого нового клоуна достаточно Буля и Елены.

Несомненно, Ирина была права. Именно ей в мое отсутствие приходилось иметь дело с этими людьми, которые развлекали меня по вечерам, после того как я весь день бегал из одного нашего заведения в другое. В мое отсутствие она улаживала их постоянные ссоры, утихомиривала непрерывную грызню, вникала в их проблемы.

Я наглядно убедился в моей неосторожности на другой же день.

Едва рассвело, когда нас разбудили отчаянный лай и визг, доносившиеся из сада. Я подбежал к окну и увидел нашего нового садовника; вооружившись шлангом, он поливал не цветы, а любое живое существо, приближавшееся к нему. Перепуганные собаки опрометью носились по клумбам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза