В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

Я замечаю, что теперь каждое мое слово, интонация вызывает эмоциональное потрясение: именно это ужасает его в отношениях с другими людьми. Теперь у нас появилась возможность заново рассказать его и нашу историю от лица другого персонажа: не «великого преступника» — появившегося во сне Дракулы, который не мог выходить из своего замка (такой ужас он внушал жителям своей деревни), но, скорее, от лица Раскольникова — страдающего героя Достоевского. И тогда мы видим, что мегаломания, нарциссизм⁶⁰ и даже криминальность — это защита, это нарциссический или даже аутистический барьер, призванный блокировать терроризирующий персонажа эмоциональный контакт.

Карло рассказывает сон: он оказался в супермаркете с удивительными игрушками: роботами и красивыми, но сейчас совершенно бесполезными машинами, которые создавали при королевских дворах XVII века, чтобы поражать великолепием окружающих. Там был его дядя, человек практичный, прочно стоящий на земле. Дядя запрещал ему играть с этими игрушками, и Карло пришлось отказаться от них, но он должен был согласиться пустить в свою комнату животных, хотя некоторые из них пугали его.

Нам предстояло отказаться не только от игры с мастурбационными игрушками, от мегаломании и криминальности, но и отставших механическими интерпретаций, которые раскладывали его психику на части, уже хорошо нам известные. Нужно было сосредоточиться на трудностях нашего эмоционального контакта (Norsa-Zavattini, 1988).

После особенно удачного сеанса (и после того, как я понял, что он просит у меня разрешения сходить в туалет, когда я активирую в нем слишком много эмоций, я заметил, что если заставляю его слишком много работать, кушетка становится буквально мокрой от пота) Карло сообщает мне, что услышал в баре напротив, как его старый друг Пьеро с теплотой в голосе рассказывает один школьный эпизод про Карло. Возможно ли, чтобы они любили его?

В этот момент у него возникает фантазия, в какой-то степени связанная с одним из сновидений. Две книги лежат рядом, один «персонаж» — «претор Кувио» из романа Пьеро Кьяра, например, как будто по ошибке оказывается в романе Достоевского, и когда он уже приговаривает себя, страницы вдруг распахиваются, книги соприкасаются и «претор Кувио», выздоровевший, возвращается в свою спокойную историю на озере.

В другом сновидении он широко расставляет руки и пытается объять все хорошие вещи, которые окружают его; он не ощущает больше «климата Камбоджи» внутри себя...

Мы приступаем к работе над этим, надеюсь, последним этапом — аутической защитой, которая долго оставалась необходимой по отношению к очень примитивным⁶¹ эмоциональным волнениям. Я полностью осознаю, что должен изменить свою технику с хирургической на теплое контейнирование, полностью отдавая себе отчет, насколько у него переворачивается все внутри от каждого моего слова теперь, когда «золотой чешуи» на нем больше нет.

Сновидение как «локус» агрессивности

Сновидение пациента часто демонстрирует, как могут быть преобразованы -элементы и как протоэмоции становятся разделенной между людьми мыслью. До этого протоэмоции эвакуировались посредством жестокого или характеропатического поведения, а теперь появился внутренний рассказчик, который может справиться с тем, что раньше не поддавалось осмыслению.

Нарыв Стефано

Стефано — пациенту с долгой историей психопатического поведения после фрустрирующей ситуации, повлекшей за собой непредвиденную разлуку со мной, снятся четыре сна:

1. Он видит на своем бедре как будто бы обожженный участок с двумя местами, пострадавшими сильнее прочих, «как у детей, когда они, оставшись одни, начинают царапаться».

2. Мучительная история с женой, как будто она хотела уйти от него, а он очень ее любил и не понимал ее намерений. Казалось, и она его любит, но в то же время ей нужно было отделиться, чтобы пойти собственной дорогой.

3. В машине он рассказывал доброжелательной пожилой женщине о своих страданиях, а другая женщина, вдова, после похорон мужа просила приютить ее в машине и добилась своего.

4. Его преследовала черная пантера, но не очень опасная, он пытался закрыть дверь дома, но знал, что наводящая ужас пантера все равно найдет доступ в дом и нападет на него — приступ, припадок злости?

Бион часто повторял, что мышление — это новая функция живой материи и высшая точка сложных психических операций на основе острого психического страдания. То, что появилось в виде -элемента, может стать протоэмоцией, разделенным эмоциональным волнением, аффектом и, наконец, «мыслью». Несмотря на то, что развитие мысли все еще может считаться чудом, это в то же время лишь тонкая пленка (Д. Хаутманн), постоянно подверженная риску растворения или фальсификации.