В клетке. Вирус. Напролом

Разумеется, тут же возник вопрос морально-этического характера. Те первые сети были не только в высшей степени экспериментальными, но и весьма агрессивными: в рабочей документации, выложенной Чангом и его коллегами в открытый доступ, содержались подробные описания того, как волокнам сети нужно было проникать сквозь ткань мозга и двигаться внутри, фактически превращая его в большую подушечку для иголок; причем не существовало никакой гарантии, что вторжение этой искусственной нейронной сети не убьет пациентов с синдромом Хаден или не сделает их состояние еще более плачевным, чем до того.

Когда вышла моя статья, написанная на основе этих материалов, семьи хаденов разъярились. Людям казалось, что их близкие станут жертвами во второй раз. Президенту Хадену пришлось прервать свой визит в Индонезию и вернуться, чтобы все уладить. Конечно же, он был взбешен, и это еще мягко сказано. Битси Лапин (издатель «Нью-Йорк таймс») вызвала меня к себе в кабинет и рассказала, как он позвонил ей и кричал на нее из-за меня минут двадцать. А Битси, дай ей бог всего хорошего, в конце концов напомнила ему о первой поправке и бросила трубку.

Хенг Чанг:

Реакция прессы на наш первый комплект рабочей документации выявила, что у общества нет четкого понимания того, насколько эффективно мы смогли смоделировать человеческий мозг, чтобы узнать, как в нем будет работать сеть. Мы были готовы безопасно устанавливать сеть почти в любых случаях. Но всегда существует крохотный процент риска, от которого никуда не денешься, поэтому пресса и семьи пациентов зациклились именно на этом аспекте. После чего не осталось никакой возможности получить добровольцев из числа обычных хаденов.

Ирвинг Беннет:

И вот тогда на помощь пришла почти универсальная природа синдрома Хаден. Первых «морских свинок» для испытания сетей в конце концов набрали из трех совершенно разных социальных групп. В первую вошли очень пожилые люди, которым, по статистике страховых случаев, оставалась всего пара лет жизни даже еще до того, как они заболели синдромом клетки. Вторую группу составили те, у кого, кроме синдрома, были смертельные болезни – четвертая стадия рака или другие неизлечимые случаи. Добровольцам из первых двух групп почти без преувеличения было нечего терять.

И наконец, третья группа. В определенном смысле им тоже было нечего терять. И все же с ними возникло много сложностей, мягко говоря.

Крис Кларк, заключенный тюрьмы штата Небраска:

Я попал в тюрьму, потому что парочке каких-то подростков вздумалось залезть в наш сарай, где мы с моим отчимом Биллом варили наркоту. Вторглись, между прочим, на частную территорию. Наверное, услышали от тех, кому мы продавали товар, что мы все храним в сарае. Ничего мы там, конечно, не хранили – варили и тут же сплавляли. Но они вломились туда, начали шарить везде и, наверное, случайно устроили пожар. Сарай сгорел, и они вместе с ним. Нам с Биллом предъявили обвинение в двух непредумышленных убийствах, а еще припаяли кучу статей, связанных с наркотиками. Билл умер от сердечного приступа еще до суда, и судья, как мне кажется, отыгрался на мне. Я получил по совокупности восемьдесят пять лет с возможностью подать прошение о досрочном освобождении через пятьдесят. Взяли меня в двадцать два. В общем, это был самый настоящий пожизненный срок.

Можно подумать, что в тюрьме сложно подхватить синдром Хаден, но это не так. Мы заражались им так же, как все остальные. Между собой мы иногда шутили, что кто-то принес вирус после свидания с женой, но, скорее всего, какие-нибудь надзиратели притащили его в тюрьму с воли. Всего через пару недель стало казаться, что болеет полтюрьмы. В больничке был только один врач да несколько санитаров с медсестрами. Они были загружены по горло, и почти никакой помощи мы не получали. Во всем мире творилось то же самое, и помощь горстке насильников и убийц уж точно не входила в список первоочередных задач.

Думаю, вместе со мной было еще с десяток заключенных, кто перешел в стадию запертых. Не хочу утомлять вас подробностями. Скажу только, что это как сидеть в одиночке – день за днем, – и так до конца жизни. Помню, в больничном изоляторе, где таких же запертых, как я, держали постоянно, одна медсестра сказала кому-то из санитаров, что слышала, будто бы в легислатуре штата кто-то предложил больше не предоставлять медицинское обслуживание таким, как я. Мол, это просто напрасная трата денег и в нашем случае правосудие совершил сам Господь. Я не убийца, никогда никого нарочно не убивал, но эту гниду с радостью придушил бы, если бы мог.