В клетке. Вирус. Напролом

Наконец они решили, что знают о моем мозге все, что можно было узнать, не залезая внутрь, и оттяпали мне часть макушки, чтобы понаблюдать, как говорится, вживую. На место среза налепили кусок прозрачного стерильного пластыря, чтобы можно было смотреть в дырку когда вздумается. А отпиленный кусок черепа положили мне на живот, чтобы не пропал до тех пор, пока не придет время приделать его обратно. Я его постоянно чувствовал, пока он там лежал. Честно признаюсь, ощущение не из приятных.

Потом они решили, что налюбовались достаточно, и вернули кусок черепа на место, после того как поместили мне в голову нейронную сеть. Мне сказали, что у сети есть щупальца, которые заглубятся в мой мозг, но я их чувствовать не буду, поэтому и волноваться не стоит. В общем-то, это была даже не совсем ложь. Я действительно не чувствовал, как щупальца зарывались в мозг, но каждый раз, когда они на что-нибудь натыкались, меня просто захлестывало самыми разными ощущениями. Один раз перед глазами вдруг все позеленело, и так продолжалось примерно час; в другой раз внезапно запахло апельсинами. Еще был случай, когда почти целую минуту казалось, будто кто-то выжигает мне клеймо прямо на заднице каленым железом. Это длилось не очень долго, но у меня было чувство, что прошла целая вечность.

Где-то через неделю, когда все, очевидно, встало на место, они сказали, что собираются подключить сеть и если все заработает нормально, то я смогу видеть через камеру на столе и говорить через динамики. Потом я почувствовал что-то вроде удара электрическим током и увидел себя на кровати – лысого, с этим жутким шрамом на голове, похожего на уродливое детище Франкенштейна. Тогда я подумал: «Черт, как же дерьмово я выгляжу!» – и вдруг услышал, как те же самые слова прозвучали из динамиков. Сеть читала мои мысли! Я понял, что надо быть поаккуратнее с тем, о чем думаешь, пока не научишься себя по-настоящему контролировать. Но и это тоже прозвучало из динамиков.

Потом я начал разговаривать со всеми, кто был в комнате, ведь я так долго молчал. Я просто спрашивал, как их зовут, что на них надето, сколько лет их детям и есть ли у них в семье домашние питомцы. Вопросы не имели значения, потому что я снова мог разговаривать и это было прекрасно. Через несколько минут у меня странно защекотало лицо, и я не сразу понял, что это слезы и они просто скапливаются на лице, потому что я лежу. Пришлось попросить, чтобы их вытерли.

Это было невероятно! Просто удивительно. Я как будто заново родился. Как будто снова стал свободным.

Часть четвертая

Трилы

Саммер Сапата, автор книги «Тихая революция: технология на пике синдрома клетки»:

Разработка, быстрое производство и установка нейронных сетей стали, безусловно, первой крупной вехой в технологической истории синдрома Хаден. Чтобы сделать сети, мы потратили чудовищную, как справедливо считали многие, сумму денег и, возможно, нарушили нормы медицинской этики, но в конечном итоге результат был достигнут, испытания опытных образцов прошли успешно, и внезапно два десятка компаний, как давно работающих, так и совсем новых, начали производство нейронных сетей.

Однако нейронные сети предлагали лишь частичное решение. Они дали возможность запертым снова общаться с внешним миром, но их тела по-прежнему не работали. Люди все еще не могли двигаться. Все еще оставались в ловушке, отрезанные от нормальной жизни.

Федеральное правительство швыряло миллиарды на медицинские исследования в попытке заставить мозг снова взаимодействовать с соматической нервной системой или вырастить новые нервные соединения, но работы в обоих этих направлениях шли очень медленно, что, разумеется, никого не устраивало. И тогда вдруг появилось альтернативное решение, которого абсолютно никто не ожидал.

Ребекка Уорнер, глава компании «Зебринг-Уорнер, инк»:

Мы с Чарли Зебрингом знали друг друга с детства, хотя и не очень близко, так как он учился на класс младше и круг общения у нас был разный. Я была типичной школьной активисткой, он – образцовым ботаником. После школы я поступила в Браун[32], Чарли пошел в Ренсселер[33], и мы не виделись до лета перед моим выпускным курсом, когда оба попали на стажировку в «ГринУэйв», компанию моего отца. У меня была преддипломная практика по менеджменту, Чарли готовился стать инженером. Мы почти не общались до того дня, как я однажды застала его за странным занятием.