В колхозной деревне

— Трудно даже сразу ответить, — тихо заговорил Андреев. — Некоторые сейчас так думают: постановление есть, значит, все и будет. А откуда будет, если сами не сделаем? Сейчас работать надо вдвое — втрое… А думать — впятеро. Знать — вдесятеро. Решил и я вот заочно пройти зоотехникум.

Он шагал молча, с поднятой головой, потом вдруг, засияв улыбкой, принялся увлеченно рассказывать.

— Конкретно, что дало решение? Давайте конкретно. Уже в 1953 году благодаря снижению норм обязательных поставок и новым закупочным ценам мы получили дополнительно денежного дохода 150 тысяч рублей. За сданные сверх поставок продукты купили еще три автомашины, так что теперь их у нас шесть, да еще одна легковая; купили 80 тонн жмыха и отрубей, 800 листов шифера, 3 тонны кровельного железа.

— Постановление как будто о мясе молоке, хлебе… — помолчав, продолжал Андреев. — А что оно сделало с душой человека! Люди сейчас и сами на себя по-другому смотреть стали. И гордость в душе и дума… Точно старше все стали, мудрее, а в то же время и моложе — жить, как никогда, хочется…

* * *

В кабинете секретаря райкома тов. Ульянова мы с Иваном Николаевичем Владыкиным застали руководителя художественной самодеятельности клуба Никитину и заведующую районной библиотекой комсомолку Федорову. Все они хорошо знали Владыкина: он нередко наезжал в район с лекциями. И в этот свой приезд он читал на районном «дне учителя» лекцию о противоположности религии и науки.

Усадив Ивана Николаевича на диван, Ульянов начал расспрашивать, что ученый заметил в хозяйстве Андреева нужного и важного или спорного и требующего проверки.

Я стала расспрашивать молодых женщин о культурной работе в Моргаушах.

— Знаете, сейчас так бурно развертывается жизнь, — заговорила Никитина. — Я здесь с пятидесятого года, и на моих глазах так сильно переменились и запросы людей и сами люди… Жить стали богаче, люди чаще ходят в кино, по все-таки еще недостаточно. Это вы Андрееву скажите, я считаю, он мало об этом заботится.

— А сам он как, ходит в кино? — спросила я.

— Каждый новый фильм смотрит. Особенно он любит такие фильмы, как «Суворов», «Иван Грозный», «Петр I», об Ушакове. Неделю будет итти такой фильм, — всю неделю и каждый день будет смотреть. Он много читает: и политическую и художественную литературу, серьезно изучает сочинения Ленина и Сталина. Но к нему все-таки большой счет!

— Почему? — поинтересовалась я.

— Знаете, у него все же вопросы культуры на втором плане. Конюшни, коровники построил великолепные, а изба-читальня все еще в сельсовете где-то ютится. В Малиновке, которая за пять километров отсюда, и вовсе нет читальни.

— Верно, верно, — поддержала подругу Федорова. — Изба-читальня в Малиновке обязательно нужна. Многие интересуются специальной литературой: по пчеловодству, птицеводству, овощеводству. Тут уж, надо сказать, — большая заслуга Андреева. Раскрыл он колхозникам книгу!

— Это-то верно, — согласилась Никитина. — Но ведь этого мало. В той же Малиновке, например, нет помещения для показа кинокартин. Тут, конечно, не один Андреев — и все районное начальство виновато. Ведь здесь все-таки районный центр. — Она посмотрела на Ульянова. — А бани настоящей, коммунальной построить не могут.

— Бани? — обернулся к нам Ульянов. Беседуя с Владыкиным, он, очевидно, слышал и наш разговор. — Да, в этом мы виноваты, — огорченно признался он. — Именно мы, а не только Андреев. Мы должны были и его подтолкнуть…

На другой день, уезжая из Моргаушей, я еще раз свиделась с Андреевым — вместе, на одной колхозной машине мы ехали в Чебоксары.

— Слышал, слышал, — здороваясь, сказал он, — жаловались на меня наши культурницы.

— От кого же слышали?

— Да Никитина сама и сказала — в кино вчера ее видел. Они же мне с этими делами нигде покою не дают.

— А разве не дело они говорят?

Андреев сокрушенно вздохнул:

— Ну, год-то еще, один год можно потерпеть или нет? — сказал он почти жалобно.

— Так через год, может, опять что-нибудь срочное понадобится, значит, людям опять терпеть?

— Ну, нет, — решительно сказал Андреев. — План есть план. В 1954 году мы окончательно укрепим производственную базу, а в 1955 — у нас начнется план культурный и электрический!

Голос его опять зазвучал победно, лицо засветилось упрямой мечтой. Он оглядел бегущие по сторонам дороги заснеженные поля.

— Землю вот надо нам хорошенько в черный цвет покрасить — посерела она за войну, — снова заговорил он. — Немножко уж покрасили, но дочерна еще далеко! Покрасим, — тогда польется к нам зерно! А с зерном, с молоком — зальем и электричеством села, настроим и ясли, и детские сады, и бани, и клубы…

Он задумался. Потом озабоченно сказал: