В краю саванн

Первое время я чувствовал, что студенты присматриваются ко мне, больше слушают, чем говорят. Мне же хотелось как можно скорее разобраться в новой обстановке, понять интересы окружающих меня людей. Мне удалось найти несколько книг французских этнографов, посвященных религии и быту отдельных народов Мали. Но книги были написаны во времена колониализма, а с завоеванием независимости старина начала быстро уступать место новым веяниям. На многие мои вопросы могли ответить только живые люди. Но захотят ли они со мной — иностранцем — быть достаточно откровенными? Не усмотрят ли в моем любопытстве посягательство на свое национальное достоинство? Ведь малийцы знают, что в некоторых европейских изданиях их жизнь изображалась в искаженном виде, и очень болезненно реагируют на неосторожные расспросы.

Мне так и не удалось приобрести никакой литературы по экономике Мали, не считая нескольких статистических ежегодников, которые я нашел в Торговой палате. Такая литература была мне крайне нужна, так как после первых же семинаров я почувствовал, что студенты весьма слабо знают экономику страны. Это было на выпускном курсе. Я стал просить Фофану организовать чтение курса лекций по национальной экономике силами малийских преподавателей. Первоначально этот курс был записан за мной, но читать я его не мог, поскольку не располагал необходимыми материалами и сам только что начал знакомиться со страной.

Вскоре у меня появился стажер Камара Каба — работник министерства планирования, который приступил к созданию такого курса. Трудности у него были немалые. На следующий год этот курс закрепился за Фунеке Кейта, начальником отдела министерства планирования, получившим образование в Советском Союзе.

Студентов волновали пути развития производительных сил страны. На семинарах по переходному периоду в СССР у них почти всегда вставал вопрос о Мали: о социальной структуре, сельском хозяйстве, путях и возможностях индустриализации, культурной революции, накоплении национального капитала и иностранной помощи, роли финансов в развитии экономики. Что делать дальше? С чего начать, чтобы поднять жизненный уровень народа, его культуру?

Семинары проходили бурно. Первое время, особенно в больших группах цикла «Б», семинар становился почти неуправляемым. Каждый высказывал свою точку зрения, настаивал на ней, горячился, не слушал, что говорили другие. Страсти разгорались так, что мы мешали занимающимся в соседних аудиториях. Мои замечания о том, что семинар превращается в «Гран марше», не достигали цели. Однажды, услышав шум в аудитории, к нам пришел встревоженный Фофана, чтобы узнать, что происходит.

Студенческие споры по, казалось бы, ясным вопросам объяснялись опять же отсутствием соответствующей литературы по социально-экономическим проблемам Мали. В учебниках по истории Мали, написанных французскими авторами и изданных во Франции, много говорилось о средневековых империях Западной Африки и почти ничего о колониализме.

Довольно часто ко мне приходили студенты. Одни — за тем, чтобы выбрать что-нибудь из литературы, другие — просто посмотреть, как живет советский преподаватель. Мои гости не отказывались познакомиться с русской кухней. Жена угощала студентов пловом, и они считали, что он похож на их национальное блюдо кус-кус. Правда, перцу было маловато. Некоторые хотели узнать, как пахнет русская водка, но дальше простого любопытства шли немногие. Ислам запрещает употреблять спиртные напитки.

Интересным собеседником был Саму Кулибали — двадцатисемилетний студент. Он снабжал меня материалами об обычном праве африканцев, довольно часто просил книги, в которых рассказывалось о первых шагах Советской власти, о том, как молодая Советская Республика находила в себе силы преодолевать многочисленные трудности. Его интересовал вопрос о соотношении гуманитарного и технического образования в СССР. При колониализме в Мали преобладало общее среднее образование.

— Теперь, — говорит Саму, — необходимо, чтобы грамотные люди все больше участвовали в производительном труде, отдавали свои силы и знания экономическому развитию страны.

С каждой встречей я узнавал что-то новое о своих студентах. Саму Кулибали был сторонник теории негритюда. Как-то он сказал, что европейцу никогда не понять африканца. В его представлении белый человек был индивидуалистом, рационалистом, использующим технику для достижения материальных благ. Африканцам, по мнению Саму, наоборот, более свойственно чувство коллективизма, взаимопомощи, заботы о ближнем. На мои возражения о том, что в Бамако я не вижу равенства среди африканцев, он отвечал, что это влияние Запада. Саму — бамбара и немало мог рассказать о религии этого народа. Он принял ислам, но знал много интересного и о прежних верованиях. Как-то я попросил его рассказать о духах-покровителях его рода.

— Вы европеец, вам нельзя их знать, — отвечает Саму, хитро сверкнув глазами.

— Но ведь о религии бамбара написаны толстые книги. Откуда же узнали французы об этих богах?

— От своих поваров, — недовольно морщится Саму.