В краю саванн

Во время одной из поездок по саванне в конце мая я увидел возле дороги двух малиек, которые что-то сбивали длинными шестами с высокого красивого дерева с зонтикообразной кроной. У каждой за спиной был привязан ребенок. На земле лежали кучки желтых стручков длиной сантиметров тридцать. Я приветствовал женщин на бамбара. Они ответили, продолжая орудовать тяжелыми шестами. Затем собрали стручки и направились к видневшемуся невдалеке хутору.

Мне хотелось узнать назначение стручков. Шел второй час пополудни, солнце палило нещадно, и я колебался: ехать ли поскорее домой или завернуть на хутор. Мои колебания работавшие возле хижин женщины истолковали по-своему. Вскоре я увидел, как они замахали руками: меня звали.

При моем приближении с криком бросились прятаться голопузые ребятишки. На солнцепеке работали три женщины. Они лепили из глины круглый низкий курятник. Одной из них было года двадцать два. Держась за ее юбку, на меня со страхом поглядывал малыш. Молодая мать старалась держаться побойчее и что то говорила мне на бамбара. Двое других, девушки лет по шестнадцати, работали молча, не глядя на меня.

На дворе хутора, состоявшего из пяти-шести хижин, повсюду были видны кучки желтых длинных стручков. Сидевшая в тени пожилая женщина с добрым лицом предложила мне скамеечку и, поймав мой взгляд, устремленный на стручки, протянула несколько штук. Но я не знал, что с ними делать. Тогда она разломила стручок и начала есть его содержимое. Я последовал ее примеру. Внутри оказалась светло-желтая мучнистая масса, сладковатая и нежная на вкус. Пожилая женщина улыбалась, видя, что содержимое стручка мне нравится. Под мякотью находились твердые крупные зерна с черной оболочкой.

Вскоре из саванны пришел молодой мужчина. Он говорил по-французски, и я узнал, что деревья, на которых растут эти стручки, называются нере. Мучнистую массу употребляют непосредственно в пищу, а толченые ядра едят с молоком. Сквашенные и поджаренные ядра нере идут на приготовление острого соуса сумбала.

Жир горошин нере вообще ценится в местных приправах. Из золы нере получают поташ, используемый при приготовлении местного мыла. Слегка поджаренные и растертые листья служат для лечения ран от ожогов. Нере, как и карите, охраняется обычаями и законом.

Однажды в мае, проезжая под огромными сейбами с характерными досковидными корнями-подпорками, я заметил людей, что-то собиравших с земли. Остановившись, я увидел бело-желтые волокна, загрязненные опавшей листвой. В воздухе мелькали желтоватые клочки ваты, как при цветении нашего тополя. Так я увидел сбор капока, используемого для набивки подушек, матрацев, для звукоизоляции.

Плоды-коробочки сейбы дают желтоватые и светло-коричневые шелковистые волокна капока длиной 1–3 сантиметра, которые после раскрытия коробочки падают вниз. Их собирают, очищают и сортируют.

Вторым поставщиком волокна служит хлопковое дерево, очень характерное для саванны. Жестокий зной не позволяет расти никаким цветам в саванне даже в период тропических ливней. Поэтому меня всегда поражало дерево, на голых, почти черных раскидистых ветвях которого поднималось и как бы плыло в знойном африканском небе золотисто-розовое облако необычайно крупных, похожих на лилии цветов. Так цветет в холодный сезон хлопковое дерево. При ударе камнем или палкой по ветке вниз падают крупные золотые шары с мясистыми, отнюдь не нежными лепестками и крупными желтыми тычинками. Нет никакого желания собирать эти цветы. Но, очевидно, только такие цветы и могла создать суровая природа этого края.

Хлопковое дерево — «капокье» по-французски — достигает 15 метров в высоту. Его плоды — большие эллипсовидные коробочки, растрескиваясь на дереве, освобождают белое шелковистое волокно, которое падает на землю. Число коробочек на дереве может быть от нескольких десятков до полутора тысяч и более. В среднем одна коробочка дает пять-восемь граммов волокна. Плодоносить дерево начинает с шестого-восьмого года, и урожай считается хорошим, если к десятому году оно дает три-пять килограммов шелковистого волокна.

«Капокье» — нетребовательное дерево, но, как и карите, очень чувствительно к огню до семи-восьмилетнего возраста, то есть до образования толстой коры. Как-то я попытался измерить толщину этой коры у основания дерева. Но она была настолько тверда, что даже при помощи ножа мне не удалось добраться до луба. Я смог отломить лишь кусок толщиной 7 сантиметров.

Как-то раз я отправился в «Артизана» к скульптору Адама Канте, чтобы заказать большую эбеновую маску по образцу той, которую я увидел у одного из моих коллег. Братья и племянники Канте, с которыми он работал, еще раньше похвалялись сделать любое изделие, если им покажут оригинал.

— Нет дерева, — начал вдруг вздыхать Адама. Он отложил в сторону работу, чтобы, как всегда, обстоятельно поговорить. Адама повел меня к кучке лежащих неподалеку древесных стволов со снятой корой.