В краю Сорни-най

Тишина. Слышно даже, как летит комар. Взмах руки. Тонкий свист. Дружно зарокотали тракторы, натянулись тросы. Вздрогнул стальной великан, что-то прозвенело наверху, но буровая не сдвинулась с места. Монтажники, трактористы собираются на совет… Потом оживают бульдозеры. Как зубастые звери, они впиваются в землю. Валятся сосны и ели, укутанные в игольчатую шубу, перед железными зубами со стоном куда-то ползут. И земля, недавно глядевшая живыми глазами брусники, зелеными листиками морошки, седая земля с белеющими волосами мха, глядит уже темными глазами торфа, слизана она вся, причесана. Скоро по ней опять поползут тракторы. Тонкий свист бригадира, властный взмах руки, говорливый танец пальцев — и буровая вздрагивает и медленно, словно нехотя, поворачивается к прорубленной просеке. И стальной великан, похожий на скелет гигантского чудовища, шагает по тайге. Шагает и качается, но не падает. И мне кажется, что сосны и кедры дрожат, боясь, чтобы он не свалился, не задавил их, оставшихся. И я, как заколдованный, смотрю вслед великану, который повинуется взмахам рук Литовченко.

Удивленно смотрит на меня красными глазами брусника. Смотрит земля на железного зверя, который без страха шагает по гнущейся мшистой ее спине. И, словно карлики перед великаном, вздрагивают могучие кедры. И сердце мое, будто удачливая лайка, прыгает от восторга — ибо на чудо сейчас я гляжу. Взмахнет дирижер — и стальные олени зафыркают. А великан покачается, железными ребрами зазвенит, шагнет, повинуясь рукам человека, его говорящим и мудрым рукам.

Я иду по моей земле!Красными глазами брусникиГлядит она удивленно,Как шагает железное чудищеПо шерстистой спине ее.Кедры мои могучие

Вздрагивают, словно карлики, —Их покрыл великанСумерками великанской тени.Душа моя заливается лайкойПотому, что глаза моиЗаполнены чудом:Маленький человечек в спецовкеВластно взмахнет рукою,И зафыркают железные олени,

Закачается железный великан,Загрохочет ребрами,Зашагает, повинуясь властным рукам.Взмах — и сосны трещат,И медведи ревут, и чайки смеются,И токуют глухари, и танцует тайга.Кто же он —Человек в спецовке?

Не шаман ли?Нет, это — вышкомонтажник Литовченко!Его руки поднимают буровую вышку.Видишь, как она качается?Ошибется вышкомонтажник,Сфальшивит его рука —Свалится буровая.Качается железный великан.Но спокоен маленький человечек.

— А кто из них великан? — думаю я.Душа моя заливаетсяВосторженной лайкой: впервые вижу яТаежного дирижера!

И запомнился мне еще один вечер. Скользящий по волнам полуглиссер. Вечерняя прохлада берегов Конды. Темно-голубое небо, звезды с кедровыми ресницами. Огни буровых. Тайга словно черная красавица, убранная сверкающими бусами. Новая тайга. Может, в первый раз я ее такой вижу. И Конда в бусах. И она ночью не спит. Вся она в движении: по ней плывут нефтеналивные баржи, бегут катера, полуглиссеры.

Нефтеналивные баржи плавают по Конде. И по тайге не охотники ходят, а железные чудо-великаны. Волшебники пришли на древнюю землю. И по-новому зазвучали старые мансийские слова: «Шаим», «Урай»… Только ли одни слова по-новому зазвучали?

ЖЕЛЕЗНЫЙ АРГИШ

Что такое аргиш? Олений караван. Большой караван. Полозья скользят, песню дороги высвистывают. Когда движется аргиш, оживает снег, веселеет тайга. И белый плес речной, уснувший в снежном сне, просыпается на миг и удивленно глядит, как по его мертвой спине на звонких оленьих копытах несется дальше жизнь…

Я просыпаюсь. Слышу не скрип, а жужжание. Не таежным ветром пахнет, а бензином. И теплые струи лицо мое ласкают, а не морозный ветер колет. Деревья летят навстречу, и колючий ветер, наверно, тоже навстречу летит, а в кабине тепло. Рядом со мной сидит не каюр в теплой малице с узорами оленьих рогов, а шофер, и не хорей у него в руках, а баранка. Крепко держит баранку шофер Борис Морозов. Пятый час показывают стрелки часов. Уже просыпаются утренние звезды, а мой сосед еще не смыкал глаз.