В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов

— Кому-либо одному наверху что-нибудь не понравилось или кто-либо в редколлегии не подходит, и вот уже угодники готовы не только зачеркнуть работу, но и самого Горького... А почему такие, как Ми­хайлов, или те, кто в данном вопросе его ориентировали из верхов, вернее выражает мнение народа, чем мы? Когда и где народ уполно­мочивал его быть моим руководителем, наставником и даже хозяи­ном?

— Л.М., — сказал я, — надо сопротивляться и давать отпор, а не отступать перед наглой силой...

26 января 1970 г.

В девять часов вечера звонок Л.М.:

— Александр Иванович, я знаю, что у вас врагов не меньше, чем у меня. Поэтому вы меня должны понять. Я очень в тяжелом настро­ении, на краю отчаяния.

— Леонид Максимович, успокойтесь, ничего не произошло. Еще много будет всякого по изданию. Я ведь работал в первом после войны издании Горького и знаю, как начальство держит руку на пульте. Сейчас еще более трудное время. Мы им будем противостоять своими знаниями и умением дело делать.

27 января 1970 г.

Пришли вечером втроем с Ю. Барабашом и Ю. Мелентьевым. Оба они работают в ЦК, и мне хотелось, чтобы Л.М. пообщался с «цекачами». Тем более, что он их знал. Барабаш спросил Л.М., не забыл ли он их совместного похода в Ботанический сад в Монреале.

Ю. Барабаш рассказал, как в последний день пребывания в Кана­де, когда все идут в магазины, они посетили Ботанический сад, где сотрудники с удивлением их сопровождали, поражаясь компетентным вопросам писателя о каждом растении.

— Когда мы вышли из Ботанического сада, я увидел под забором действительно редкое растение — редкий сорт вороньего глаза, не с черной, а с красной горошинкой. Воровски оглядевшись, я тут же сорвал его и положил в карман. Посадил его у себя на даче, но то ли обронил корешок, выросло совсем другое...

Он еще много рассказывал о растениях. Вспомнил академика Комарова, который описывал редкие растения Сахалина, Камчатки. Л.М. размечтался побывать на Курилах, где есть редкостное расте­ние. «Конечно, если не отдадим Курилы, как отдали уже многое». Поговорили о кактусах. На какое-то время меня отвлекли, а когда снова стал вникать в разговор, то услышал:

— Там господствуют Грацианские. Я боюсь приходить в Союз писателей, потому что почти никого не знаю. Между тем, эти не­известные люди задают тон в СП, говорят от имени русской лите­ратуры. Дело доходит до того, что Демичев делает доклад, а Тама­ра Иванова, от которой когда-то И. Бабель, мой хороший това­рищ, сбежал во Францию и сидел там несколько месяцев (вы пред­ставляете, что в то время значило задержаться за границей?), рис­куя собой, до тех пор, пока она в его отсутствие не окрутила Все­волода Иванова, так вот эта Тамара Иванова кричит Демичеву: «Факты давайте! Документы!» А он принимает это за голос писате­лей. Сколько там таких «писателей»?

— Л.М., но почему вы ничего не предпринимаете, чтобы СП сде­лать «писательским»?

— Бесполезно. Теперь уже ничего нельзя сделать.

— Так может сделать то, что предлагал Горький в одном из писем Молотову, — закрыть!

— А что вы думаете? Я бы решительно реорганизовал ССП, хотя бы на время закрыл, дал бы писателям повысить свою квалификацию в объединениях драматургов, прозаиков, поэтов...

Но «те» сильнее. Еще исключат из ССП Леонова, Шолохова, Федина... А надо что-то делать, чтобы поднять авторитет писателя, который уронили преуспевающие дельцы от литературы. Надо резать ту макулатуру, которая наводняет журналы... И в театрах — то же. Не дописав пьесы до конца, предоставив дописывать диалоги начинаю­щим режиссерам, этакий мордатый драматург с дамой катит на юг или за границу, отдыхать.

Вот в телевизоре сценка: небрежно развалившись в кресле, Р. Рож­дественский бросает: «Нет, я не собираюсь писать о Москве». Даже если Р. Рождественский уже классик, почему он позволяет себе в та­кой позе встречаться с народом, говорить таким тоном?

До сих пор литература считалась самым тяжким трудом, а писате­ли — цветом народа, его честью, достоинством... Литература выжи­мает из человека все соки, не давая взамен ничего, кроме мучитель­ного чувства неудовлетворенности и — редко — сознания хорошо вы­полненной работы...

Есть много причин, которые привели к снижению авторитета пи­сателя. Одна из них та, что наверху нас не читают, мнением русских писателей не интересуются те, от кого зависит ход дела в нашей стра­не. К властям приближены не лучшие писатели. Верхушка СП часто идет на поводу худших членов организации, раболепно подчиняется всяким руководящим инстанциям, в которых дополна сидит прохо­димцев и русофобов. Сталин, как бы к нему ни относиться, интере­совался культурой, много читал. Когда я встречался с ним, то чув­ствовал, что он не только знал обо мне, но и кое-что из написанного мной читал. Сталин вообще был странным человеком, в нем сочета­лись огромный ум, хитрость, но и какая-то непосредственность. На просмотре фильма он сказал по поводу гибели детектива: «Чуть не так и — готов!».