В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы

В 7 утра, когда наша вахта закончилась, спать нам с Джорджем уже не хотелось. Мы решили воспользоваться долгим днем и сразу же отправиться на мыс Варнека и дальше на Ледяной мыс. Я разбудил Николая, который громко храпел. Русские спят в тяжелых ватных спальниках. По-видимому, спальники не так уж плохи – никто из наших партнеров на холод не жалуется. Каждый вечер Николай укладывается спать в шерстяном армейском белье, а на голову надевает кожаную пилотскую шапку. Я обрисовал ему наш план, и он его одобрил при условии, что мы будем осторожны. Как он выразился: «Ахтунг! Берегитесь медведей!»

В этот раз у меня не было никаких тяжелых вещей, только болотные сапоги и полевой рюкзак с хлебом, колбасой и сыром. После часа дороги и переправы вброд через реку Боярского я заметил вдалеке медведя – внушительных размеров зверь с отливающей желтым шкурой бродил среди снежников под обрывом там, где берег изгибается к мысу Петровского. Снова повернуть назад из-за медведя – это было бы слишком! Мы посоветовались, и у нас сложился план: срезать дорогу и пройти напрямик к Ледяному мысу, надеясь, что животное нас не почует. Джордж рвался сразиться с медведем и тем самым покончить с опасностью, но я был против. При первой же возможности мы покинули берег и поднялись на плато. Путь вел по направлению к мысу Ермолаева прямо через область Гагарьих озер, получивших свое название благодаря чернозобым и краснозобым гагарам (род Gavia), гнездующимся на островке посреди самого обширного озера. Сейчас сезон выведения потомства позади, и птицы уже улетели. Когда мы в первый раз пришли сюда неделю назад, в субботу, Николай обнаружил в этих водоемах пресноводных креветок. Непонятно, откуда они здесь взялись. Остались ли они здесь после того, как озёра отделились от моря? Неужели эти животные так быстро эволюционируют? Или они попали сюда каким-то другим путем?

Между озерами идти было трудно, приходилось перебираться через поля, сложенные из крупных валунов, – так называемые глыбовые россыпи, – чередовавшиеся с болотистыми участками. Сосредоточившись, я перепрыгивал с валуна на валун. Такое передвижение получалось очень медленным, и вскоре мы ужасно устали. Вскоре после полудня мы подошли к речушке, которая с грохотом срывалась вниз со скального уступа и устремлялась в море, прорезая себе путь рядом со скоплением обломочных пород – боковой мореной. Передо мной во всём своем величии лежал ледник Петерсена. При свете солнца казалось, что ото льда исходит голубое сияние. В наши дни язык ледника отступил на несколько километров от створа, но когда-то именно он прорезал в скалах этот залив. Ширина его около 2 километров. От того места, где мы стоим, береговой уступ изгибается к юго-западу. На противоположной стороне залива мы видим широкий и отлогий берег, на который легко попасть с моря, но нам до него не добраться. Мы не можем идти дальше. Чтобы попасть на другую сторону, нужно перейти через ледник, а это исключительно опасно. Некоторые трещины достигают нескольких метров в ширину. Ледник, спускающийся в залив, похож на нарезанную буханку хлеба, и ломтики постепенно расходятся всё шире.

Достигнув самой западной точки той территории, которую нам предстояло исследовать, мы решили вернуться к нашему лагерю в заливе Иванова, идя вдоль берега. Отлогая полоса прибрежной земли очень узка, и скалы плато взмывают вверх почти отвесно. Отполированные каменные обрывы со множеством осадочных слоев выглядят впечатляюще. Лежащие друг на друге породы подвергаются эрозии неравномерно, образуя превосходные балконы для птичьих гнездовий, которых здесь действительно великое множество. Поднять умерших Баренца и Класа Андриса на плато для погребения по таким скалам было бы нереально. «Только представь себе – им пришлось бы самим подняться по обрыву и поднять два окоченевших тела, – сказал Джордж. – Для этого нужно обвязать их веревками и затащить наверх. Не думаю, что они стали бы этим заниматься». Кивнув в знак согласия, я взглянул на утесы: «Если они похоронены где-то здесь, то только внизу, в прибрежной полосе». Это умозаключение наводит нас на мысль, что стоящая перед нами задача попросту невыполнима, – весь берег покрыт плавником и галькой, а сверху регулярно скатываются увесистые булыжники. И всё же, не оставляя надежды, мы продолжили свой путь.

Километр за километром мы шли вдоль берега, не встречая на пути ничего интересного, ни одного каменного знака. И только к юго-западу от мыса Варнека, где шла пологая полоса берега шириной около километра, можно было сравнительно легко взобраться на плато. Здесь протекал разветвленный ручей, спускающийся вниз, к морю. На самом широком из его рукавов, приблизительно в 100 метрах от моря, мы увидели бревенчатую избушку. Она была сделана из выброшенных на берег стволов деревьев, а щели между бревнами были законопачены мхом и глиной. В южной стене, высотою в семь венцов, имелся дверной проём, а позади избушки мы нашли самоё дверь. Когда-то она крепилась к косяку полосками резины. Половина крыши, сложенной из тонких, подогнанных друг к другу стволов, всё еще была цела. Внутри по всей длине тянулась скамья, на которой можно было спать или сидеть. В углу направо от двери мы обнаружили высокую груду камней, очевидно, служившую очагом. В выемке для костра лежал железный буй, подобный тем, что часто встречались на берегу. В нём было вырезано квадратное отверстие – судя по всему, его использовали как плитку. Вбитые в стены гвозди выглядели вполне современно. Всё указывало на то, что избушкой, вероятно, пользовались несколько десятилетий назад, но кто бы это мог быть? Нам оставалось только догадываться. Быть может, это были солдаты-пограничники, или охотники за шкурами, или поморы? А может – нацисты во время войны?

На берегу недалеко от избушки лежал череп крупного моржа. Массивный, благородного цвета бивень всё еще украшал верхнюю челюсть. Все коренные зубы были на месте, но, когда мы подняли череп, они стали выпадать один за другим. Это были неглубоко сидящие плоские круглые костяшки – идеальный инструмент для раскалывания раковин. Бивень был тяжелый, не менее полуметра в длину и великолепной формы. Оставив избушку, мы двинулись поверху, чтобы исследовать последние километры в сторону мыса Петровского. Но на этом участке нам также не встретилось ничего, заслуживающего внимания. Мы срезали дорогу к заливу Иванова и снова прошли мимо лагеря геодезистов. Издалека было видно ржавые бочки из-под топлива и деревянные полы для палаток, которые когда-то здесь стояли. Всё вокруг было завалено алюминиевыми колышками и настилами для палаток, деревянными ящиками, ржавыми металлическим инструментами. Я даже раскопал среди этой кучи мусора целую койку. Но долго задерживаться там мы не могли и скоро продолжили путь, потому что как раз неподалеку отсюда мы сегодня утром видели медведя. И еще один такой зверь спал неподалеку отсюда два дня назад. Рядом с рекой Боярского мы спустились на берег. Вдалеке уже было видно нашу хижину с развевающимся на ветру неподалеку красным университетским флагом. К 6 часам вечера мы вернулись домой.

Как выяснилось, Виталий и Николай следили за нами, когда мы уходили сегодня утром, и очень волновались за нас. Они также заметили слоняющегося по берегу медведя. Потом он поймал тюленя и, пообедав, улегся спать. После полудня они потеряли его из виду. Незадолго до нашего возвращения Виталий связался с «Иваном Киреевым». Он сказал нам, что корабль сейчас стоит на якоре рядом с полярной станцией у мыса Желания. Боярский планирует забрать нас отсюда и предупредил, чтобы мы были готовы в любой момент покинуть остров. Константин и Евгений, не теряя времени, принялись паковать свое оборудование. Лопаты и кирки уже стоят, связанные, рядом с дверью. В 9 вечера мы связались с судном во второй раз и узнали, что произошла задержка и они прибудут не раньше завтрашнего утра. День выдался ясный и солнечный, со слабым ветром и температурой воздуха +5 °C. Но к вечеру погода начала быстро портиться.