Стулья в столовой были привязаны к полу резиновыми жгутами. Мы сначала посмеялись, но уже после полудня, когда стало чувствоваться приближение шторма, мы в полной мере оценили предусмотрительность моряков. Сначала пришла волна, и качка увеличилась, а потом погода окончательно испортилась. Когда шторм только начинался, я понял, что теряю ориентацию, и посчитал это первым признаком морской болезни. На своей койке мне удалось немного расслабиться, но меня продолжало подташнивать. Вскоре волны стали достигать 4-метровой высоты. «Иван Киреев» был построен для ледового плавания, с неглубокой осадкой и закругленным корпусом, чтобы противостоять давлению льда. Поэтому в сильное волнение мы перекатываемся с боку на бок, как свинья, и высокий корабль здорово раскачивается. Теперь вода в балластных цистернах плескалась под полом моей каюты. Я немного постоял на открытой палубе, где можно было дышать свежим воздухом, но, как и многим другим, мне приходилось изо всех сил цепляться за стальные перила и с нарастающей тревогой ощущать сигналы своего кишечника. Каждый раз, когда позади нашего судна вздымались и обрушивались вниз горы воды, корма полностью исчезала в брызгах и пене.
В половине восьмого вечера суп выплескивался из тарелок, пока один внезапный резкий толчок не опрокинул все супницы. Груды салфеток разлетелись по полу, и в мгновение ока салон погрузился в хаос. Люди с трудом держались на ногах, и даже многоопытные русские выглядели мрачными и встревоженными. Палуба уходила у меня из-под ног. Антон, который не страдал морской болезнью, наслаждался жизнью. Голова у меня раскалывалась. Море ревело, покрытое белыми шапками пены: бесконечно ничтожные, мы были во власти всемогущей первозданной стихии, готовой в любой момент поглотить нас. Моряк Саша, стоя в открытом дверном проеме и вглядываясь в бушующую тьму, сказал, что больше всего на свете любит бороться с бурей. В узких проходах тебя швыряет от стены к стене. Я взывал к небесам, чтобы это поскорее закончилось, и пытался забыть о своем существовании, смиренно качаясь на своей теплой, как в тропиках, койке. Боже, на что я стал похож! Я чувствовал собственный запах и вкус – это было просто отвратительно. Сидеть и ходить мне удавалось с большим трудом. В холодном поту, со слезами на глазах я снова улегся на койку. В туалете адски жарко, а миазмы стояли такие, что дышать просто невозможно. В водовороте темной воды кружилось чарующее содержимое человеческого желудка. Люди в проходах стонали, давились и кашляли. Мне пока что не пришлось бить челом «фарфоровому кумиру», и я постараюсь держаться и дальше. Эти американские горки могут длиться несколько дней. Шторм, бушевавший над Баренцевым морем, смещался к северо-востоку. Около полуночи капитан развернул судно носом к ветру, чтобы уменьшить крен. Скорость спала вполовину, и «Иван Киреев» двинулся дальше в Баренцево море, однако вертикальная качка только увеличилась. Мне было муторно и тоскливо: наверное, я не гожусь в астронавты, и мне ничего не остается, кроме как доверить свою судьбу стальному судну и его надежной команде.
Геррит де Вейр с похвалой отзывался об усовершенствованиях в конструкции судов, которые случились в его время. Пятьдесят – шестьдесят человек должны были трудиться почти что круглые сутки на протяжении семи месяцев, чтобы построить один корабль. Экспедиция Баренца, которая совершалась по поручению города Амстердама и Республики Соединённых провинций, была тщательнейшим образом подготовлена. Уверенность в своем судне и основательная подготовка к дерзновенному проникновению во враждебную среду – это роднит исследователей XVI века с современными космонавтами и астронавтами. Вот что писал американский ученый и астронавт Джо Аллен в предисловии к своей книге «Выход в космос: одиссея астронавта»:
Космические аппараты, которые летают вокруг Земли и пересекают Солнечную систему, стали возможны лишь в результате взаимодействия самой передовой науки и технологии нашего времени. Это нечто большее, чем управляемые компьютером механизмы из композитных материалов и металла. Эти космические аппараты – памятники стремлению человечества постоянно совершенствовать свои творения. В каждом углу, в каждом закутке и проходе на борту космического корабля мы чувствуем искусство его строителей, и их разум и дух путешествуют вместе с нами [Allen and Martin 1984, 2nd ed. 1985].