В лесах (Книга 2, часть 4)

- Да это что? - смеялся Смолокуров.- Другая баба еще вороватей перехитрила меня. Вхожу раз на косную - тоже баба с ловцами была. Сидит, грудью младенца кормит, укачивает его. Разъездной к ней; одеялишко-то на ребенке раскрыть хочет. "Бога ты не боишься,-- так тихо да покорно, чуть не со слезами говорит ему бабенка,- младенчик-от у меня хворенькой, только что закачала его потревожишь бедненького". Велел я бабу в покое оставить... А после слышу, каки-то ловцы диковинную стерлядь продали, фунтов в двадцать весом, от пера до глаза больше полутора аршин. Редкостная рыбина, в кои-то веки такая попадет... Что же ты думаешь? Самую ту рыбину та бабенка у груди-то и держала... Вот тут и поди с ними!

- Ловкий народец! - молвил Патап Максимыч.- На какие, однако, хитрости ловцы-то у вас подымаются.

- Всех ихних мошенничеств ни пересказать, ни переписать,- сказал Смолокуров.

- А думается мне,- сказал Патап Максимыч,- что меньше от них плутовства-то было бы, когда бы ряду повыгодней для них писали. Сами посудите, много ль ловцу при таких порядках останется? Лодка-то ведь в лето сот на семь целковых рыбы наловит?.. Так ли?

- Так точно,- ответил Смолокуров.

- А велика ль на лодке артель?

- По-нашему, то есть "ватага" ,- молвил Марко Данилыч.- Какова лодка... По пяти, по шести работников, и больше.

- Ну, положим теперь, что заработают они семьсот рублев на серебро,продолжал Патап Максимыч.- Скинь двадцать пять процентов, пятьсот двадцать пять рублей останется, по восьмидесяти по семи с полтиной на брата... Не великие деньги, Марко Данилыч. И подати заплати, и семью прокорми, и оденься, и обуйся, да ведь и снасти-то, поди, ихние...

- Ихние,- подтвердил Смолокуров.

- Так вы и разочтите, много ль ему, сердечному, останется,-- сказал Патап Максимыч.- Дивить ли после того, что у вас бабы стерлядей грудью кормят да в кринках икру заместо молока возят. Плуты они, мошенники!.. Так ли, Марко Данилыч? Не навык к плутовству, нужда доводит. Как ловцу по чести жить? И честь ведь не в честь, коли нечего есть! Нет, Марко Данилыч, не пущусь я в ваши промыслы. Бог с ними!

- Напрасно,- проговорил Смолокуров.- Барыши хорошие, лучше, чем от горянщины.

- Зато мои токари да красильщики богу на меня не пожалуются,- молвил, нахмурясь, Чапурин.- Больших барышей мне не надо. Будет с меня и маленьких. На рубль полтора наживать не хочу... Грех!

- Да кто ж на рубль полтора наживает? - вспыхнул Смолокуров.- А что, если вы за ловцов заступаетесь, так посмотрел бы я на вас, когда б у самих у вас рыбные промыслы были!.. Опять же и то сказать, не нами началось, не нами и кончится.

- Ну и будь по-вашему, а рыбой промышлять мы не согласны,- сказал Патап Максимыч.- И своими делами довольны.

Замолчал Смолокуров. Маленько обиделся он словами Патапа Максимыча.

- Ну что, Василий Борисыч. Как же наше-то дело пойдет? - обратился Патап Максимыч к посланнику, чтобы только покончить про рыбны промысла.

- Что наши дела? - мрачно отозвался Василий Борисыч.-- Мои-то дела, что сажа бела.

- Это ты про скитские да про архиерейские?..- молвил Патап Максимыч.- Что мне до них... Про наши с тобою говорю. Молчал Василий Борисыч.

- Поезжай-ка в Москву-то поскорее, управляйся там да поспешай обратно. Прямо в Осиповку приезжай,- сказал Патап Максимыч, кладя руку на плечо Василья Борисыча.

"А что, и в самом деле? - сверкнуло в уме московского посланника.- Сам посылает. Не скажет после, что бежал, его испугавшись. Уехать до беды, в самом деле!"

- Я бы, пожалуй, не прочь хоть сейчас отселе,- сказал он Чапурину.- Чего еще ждать?.. Матушка Манефа не хотела вечор меня поддержать. Ну и бог с ней!.. А после этого здесь делать мне нечего.

- Рад слушать умные речи,- молвил Патап Максимыч, дружески хлопнув по плечу Василья Борисыча, и веселая улыбка озарила лицо его.- Когда ж в путь-дорогу?

- По мне хоть сейчас,- махнув рукой, сказал Василий Борисыч.

И вспади тут на память ему и Груня оленевская, со сковородником в руках за блинами в Маргаритиной келарне, и нежная Домнушка, которую сам оттолкнул от себя, и Устинья Московка, и Параша, и надо всеми ними в недоступной высоте восставал в его воспоминаниях светлый, чистый образ Дуни Смолокуровой с ее нежной, чарующей улыбкой, с ее глубокими, думчивыми очами!.. И жаль стало Василью Борисычу лесов керженских, чернораменских, где жилось ему так привольно и весело.

- Я отсюда сегодня же,- молвил Патап Максимыч,- вечерком по холодку поеду. Значит, здесь простимся. Так ты уж, пожалуйста, Василий Борисыч, не медли ни отъездом, ни возвратом. Что бы тебе завтра же отсюда бы выехать?..

- Постараюсь, Патап Максимыч, всячески постараюсь,- торопливо ответил московский посланник, а у самого на уме: "И от него схоронюсь и свадьбы избуду... Пособи, господи, от всех передряг подобру-поздорову отделаться!"

- Главное дело, назад скорее. Великое дело есть до тебя... Удивлю, обрадую... Хотел теперь же сказать, да лучше обожду, как воротишься,- прищурив глаза и весело улыбаясь, говорил Патап Максимыч.