В лесах (Книга 2, часть 4)

Вечерком по холодку Патап Максимыч с Аксиньей Захаровной и кум Иван Григорьич с Груней по домам поехали. Перед тем Манефа, вняв неотступным просьбам Фленушки, упросила брата оставить Парашу погостить у нее еще хоть с недельку, покаместь он с Аксиньей Захаровной будет гостить у головы, спрыскивать его позументы. Патап Максимыч долго не соглашался, но потом позволил дочери остаться в Комарове, с тем, однако, чтоб Манефа ее ни под каким видом в Шарпан с собой не брала.

- Спасенница, что ли, она разъезжать-то по вашим праздникам! - говорил он сестре.- Слава богу, девка не стрижена, не стать ей по вашим бабьим соборам шататься...

Здесь дело другое, у тетки в гостинах, а в Шарпане незачем быть.

Согласилась Манефа. Параша осталась. Перед самым отъездом Патап Максимыч вышел из Манефиной кельи поискать Василья Борисыча. Нашел его в светелке. Мрачен и грустен сидел московский посол: стоя перед ним, помалчивал Семен Петрович.

- Напелся ли с девками-то?.. Без мала целый день голосил... Как это у тебя горла-то не перехватит? - сказал Чапурин, войдя в светелку и подсаживаясь к столику.

- Сегодня не оченно много пели,- ответил Василий Борисыч.- Надо ж на прощанье попеть... Хоша матушка Манефа меня и обидела, а все-таки я, поминаючи, каково ласково она приняла меня и всячески у себя в обители упокоила, готов послужить ей, чем только могу.

- Аль побранились? - с усмешкой спросил Патап Максимыч.

- Браниться не бранились, а вчерашнее оченно мне оскорбительно,- ответил московский посол.- Сами посудите, Патап Максимыч, ведь я на матушку Манефу, как на каменну стену, надеялся. Сколько времени она делом тянула и все время в надежде держала меня. Я и в Москву в таком роде писал. А как пришло время, матушка и в сторону. В дураки меня посадила.

- А ты про одни дрожди не поминай трожды. Про то говорено и вечор и сегодня. Сказано: плюнь и вся недолга,- говорил Патап Максимыч.- Я к тебе проститься зашел. жар посвалил, ехать пора... Смотри ж у меня, ворочай скорей, пора на Горах дела зачинать... Да еще одно дельце есть у меня на уме... Ну, да это еще как господь даст... Когда в путь?

Зорко глянул Семен Петрович на Василья Борисыча, ожидая, что-то ответит он. Василий Борисыч сказал:

- Медлить не стану, как исправлюсь, так и поеду.

- А ты бы завтра,- молвил Патап Максимыч.

- Завтра исправлюсь, завтра и поеду. Нечего мешкать. Как знают матери, так пущай себе и делают. Мое дело теперь сторона,- ответил Василий Борисыч.

- Говорить нельзя с тобой,- с нетерпением выкликнул Чапурин.- Через каждое слово либо посконный архиерей, либо чернохвостая скитница!.. Не поминай ты мне этих делов!.. Терпеть не могу!

- Ох, искушение!..- Чуть слышно проговорил Василий Борисыч. И громко промолвил: - Когда разделаюсь, тогда и поминать не стану, а теперь нельзя умолчать, потому что еще при том деле стою.

- Конечно, так, да слушать-то больно противно,- сказал Патап Максимыч.Дён через пять в город я буду. Ежели к тому времени подъедешь, побывай у меня. К Сергею Андреичу Колышкину зайди, к пароходчику, дом у него на горке у Ильи пророка - запиши для памяти. Он тебе скажет, где меня отыскать.

- Оченно хорошо, Патап Максимыч,- сказал московский посол и записал в памятную книжку, где Колышкин живет.

- Ну, ин прощаться давай, ехать пора,- вставая со стула, сказал Чапурин.Ох, ехать бы тебе со мной, Васенька, у меня же в кибитке и место есть. Прасковью здесь покидаю, а кибитка у меня на троих. Мы бы с тобой у Михайлы Васильича погостили, с позументами хорошенько б поздравили его, в Городец бы съездили, там бы я останну горянщину сплавил, а ты бы присмотрелся к тому делу, на краснораменски мельницы свозил бы тебя, а оттуда в город. Пожили б там денек-другой, а там и в Москву с богом. Сбирайся-ка, поедем вместе.

- Не успеть мне так скоро собраться, Патап Максимыч. Тоже надо с матерями проститься,- молвил Василий Борисыч.

- Плюнь!.. Стоят они того, чтобы с ними прощаться!.. Право бы, вместе поехали! То-то бы весело было!

- Нельзя не проститься,- молвил Василий Борисыч.- Не водится так, сами посудите.

- Ну, быть по-твоему, делай, как знаешь,- сказал Чапурин.- А в городу у Колышкина понаведайся... Для того больше и зашел я к тебе... Ну, прощай!.. А не то пойдем вместе к Манефе.

- Не знаю как,- замялся было Василий Борисыч.

- Чего не знаешь?.. Идти-то как?.. А ты переставляй ноги-то одну за другой - дойдешь беспременно - хмельной не дойдешь, а трезвый ничего...- засмеялся Патап Максимыч.- Ну, пойдем же. Чего еще тут?

Не больно хотелось Василью Борисычу после утренней размолвки идти к Манефе, но волей-неволей пошел за Патапом Максимычем.

Без хлеба, без соли не проводины - без чаю, без закуски Манефа гостей со двора не пустила. Сидя у ней в келье, про разные дела толковали, а больше всего про Оленевское. Мать Юдифа с Аксиньей Захаровной горевали. Манефа молчала, Патап Максимыч подсмеивался.