В лесах (Книга 2, часть 4)

- Ложись, тетка, ложись во славу божию,- торопил ее старик.- Говорят тебе, лучше этого места нет... Под самыми колоколами... Вон, гляди кверху-то, тут Вздвиженский собор, а тут Благовещенский... Услышишь...

- А баюкать-то будут нас? - спрашивала она.

- А ты знай ложись, праздных речей не умножай... Станешь умножать, ни нсколько благодати не получишь, - уговаривал ее старик.- Да ухом-то прямо к земле, прямо... Ничего не подкладывай, слышишь?

- Слышу, дедушка, слышу, родной... Слышь, Дарёнка, голым ухом к земле-то приткнись, ничего не клади под голову.

- Ложитесь, а вы ложитесь, православные,- нараспев заговорил старик.Ложитесь, раби Христовы, ото всего своего усердия... Аще кто усердия много имеет, много и узрит, аще же несть усердия, тщетен труд,- ничего тот человек не узрит, ничего не услышит...

- Что ж надо делать-то, родимый, чтоб сподобиться здешней благодати?спросил у старика кто-то из артели.

- Первое дело - усердие,- стал говорить старик.- Лежи и бди, сон да не снидет на вожди твоя... И в безмолвии пребывайте, православные: что бы кто ни услышал, что бы кто ни увидел - слагай в сердце своем, никому же повеждь. Станет усердного святый брег Светлого Яра качать, аки младенца в зыбке, твори мысленно молитву Исусову и ни словом, ни воздыханием не моги о том ближним поведать... И егда приидет час блаженным утреню во граде Китеже пети, услышите звон серебряных колоколов...

Густой звон, малиновый - век слушай, не наслушаешься... А лежи недвижно и безмолвно, ничто же земное в себе помышляя... Заря в небе заниматься зачнет гляди на озеро,- узришь золотые кресты, церковные главы... Лежи со усердием, двинуть перстом не моги, дыханье в себе удержи... И тогда в озере, ровно в зерцале, узришь весь невидимый град: церкви, монастыри и градские стены, княжеские палаты и боярские хоромы с высокими теремами и дома разных чинов людей... А по улицам, увидишь, Алконаст райская птица ходит и дивные единороги, а у градских ворот львы и ручные драконы заместо стражи стоят...

- Не пожертвуете ли, православные, на свечи, на ладан благоверному князю Георгию, преподобным отцам сего града Китежа,- раздался густой, несколько осиплый голос над расположившимися по берегу озера слушать ночной звон китежских колоколов. Оглянулся Василий Борисыч - отец Варсонофий.

- Ступай, отче, ступай к своему месту, не тревожь православных,- торопливо заговорил укладывавший богомолиц старик.

- На свечи, на ладан...- вздумал было продолжать Варсонофий, но старик сильной рукой схватил его за рукав и, потащив в сторону, грозно сказал:

- Свою артель набери, подлец ты этакой, да у ней и проси... Эк, навыкли вы, шатуны, в чужие дела нос-от свой рваный совать!... Гляди-ка-сь!..

- Да ты не больно того,- заворчал Варсонофий.

- Сказано: прочь поди... Чего еще? - крикнул старик.- Что камилавку-то хлобучишь?.. Метку, что ли хоронишь!

- Я те дам метку! - огрызнулся Варсонофий, но поспешными шагами пошел прочь от старика.

- Что ноне этих шатунов развелось, не приведи господи!..- молвил старик, когда Варсонофий удалился.- И не боятся ведь - смелость-то какая!

- Чего ж бояться отцу Варсонофью? - спросил Василий Борисыч.

- Какой он отец?.. Какой Варсонофий?..- отозвался старик.- По нашей стороне он у всех на примете. Волей иночество вздел, шапки бы не скидать, не видно бы было, что его на площади палач железом в лоб целовал.

- Полно ты! - удивились прилегшие послушать звона китежских колоколов.

- Чего полно? Не вру... Знамо, с каторги беглый,- сказал старик.- За фальшивы бумажки сослан был, в третий раз теперь бегает... Ну, да бог с ним,лежите, братие, со усердием, ничего же земное в себе помышляя.

* * *

Когда Василий Борисыч воротился к Комаровским спутницам, они допевали светильны (Стихи заутрени после канона ). Утрене скоро конец...

Оглянулся Василий Борисыч,- купец, что неласково обошелся с ним на берегу, стоит теперь за матерью Аркадией, а дочь его середи белиц между Фленушкой и Парашей. Значит, знакомы.

Взглянул Василий Борисыч на Парашу, посмотрел и на купеческую дочку... во сто крат пригожей, во сто крат приглядней... Чистая, нежная, не поражала она с первого взгляда красотой своей неописанной, но когда Василий Борисыч всмотрелся в ее высокое, белоснежное чело, в ее продолговатое молочного цвета лицо, светло-русые волосы, жемчужные зубы и чудным светом сиявшие синие глаза,- ровно подстреленный голубь затрепетало слабое его сердечко. Грубым, неотесанным чурбаном показалась ему дремавшая рядом с красавицей Прасковья Патаповна.

Не укрылись от взоров Фленушки страстные взгляды Василья Борисыча. Только что отпели утреню, подскочила к нему н шепнула:

- Кот и видит молоко, да у кота рыло коротко... Встрепенулся Василий Борисыч вспыхнул. Меж тем Аркадия с Никанорой, сняв соборные мантии, вступим в беседу с отцом белокурой красавицы; а она с Парашей и Фленушкой стала разговаривать.

- Матушка Манефа как в своем здоровье? - спрашивал купец Аркадию.Слышали, что оченно хворала.