В лесах (Книга 2, часть 4)

- Я те поцелую ладонью в ухо!..- вскрикнула она, вывертываясь.- Ишь какой лакомый!.. Убирайся, говорят тебе!.. Матушка идет. И вытолкнула друга милого в шею из своей горницы.

* * *

Матери с белицами по своим местам разошлись, саратовца Василий Борисыч в свою светлицу увел. В келью с Манефой Аркадия да мать Таисея вошли.

- С просьбой до тебя я, матушка, с докукой моей великою!..- умильно, покорно, чуть не со слезами начала мать Таисея.

- Рада служить, чем могу,- ласково, но сдержанно ответила Манефа.- Что в моей мочи, всем тебе, матушка, готова служить.

- Самоквасовы да Панковы исстари благодетели нашей обители,- продолжала Таисея.- И молодцы ихние ко мне завсегда въезжают, завсегда у меня гостят... Сама знаю, матушка, что им хоть бы вот у тебя и лучше бы было и спокойнее, да уж ихние старики, дай им господи доброго здравия и души спасения, по своему милосердию к нашему убожеству, велят им у меня останавливаться. Все-таки, матушка, перепадает кое-что на бедность на нашу... Теперича, матушка, оба эти благодетеля, Самоквасов Тимофей Гордеич и Панков Ермолай Васильич, ровно сговорились, читалок на "годовую" просят по ихним покойникам.

- Знаю,- ответила Манефа,- и мне про то они отписывают... Что ж?.. Слава богу. Рада за тебя, мать Таисея. Сотенки четыре, не то и вся полтысяча перепадет, люди они богатые.

- Да вот беда-то моя, матушка, послать-то некого,- жалобно продолжала мать Таисея.- В Саратов еще можно Оленушку справить, в Хвалынске она у Седовых дочитывает... Недели через полторы опростается и сплывет к Ермолаю Васильичу. А в Казань-то некого, да и полно. И оченно опасаюсь я, матушка, не прогневать бы мне Тимофея Гордеича, остуды бы от старинного благодетеля не принять...

Сама знаешь, какой привередливый он да уросливый (Уросливый от уросить капризный, своенравный. Слово это употребляется в Поволжье, в восточных губерниях и в Сибири. Происходит от татарского урус - русский. Татары своенравных и причудливых людей зовут русскими.) . Пожалуй, еще вскинет на ум, что не хотела угодить ему, не постаралась просьбы его выполнить... Помоги Христа ради, матушка, пособи в великом горе моем, заставь за себя вечно бога молить...

Сама рассуди, каково будет мне остудить такого христолюбца... Надо правду говорить, не твои бы, во-первых, милости да не самоквасовские, нашей бы обители пропадом пропадать. Вами, матушка, вашими благодеяниями только и держимся.

- Как же помочь-то тебе? - молвила Манефа.- Нешто свою девицу при твоем письме в Казань послать?

- Яви божескую милость, матушка, заставь за себя вечно бога молить,- встав с лавки и низко кланяясь, сказала Таисея.

- Да ты не кланяйся, дело соседское,- молвила Манефа.- Опять же твоя обитель с нашей, сколько ни помню, всегда заодно, всегда мы с тобой в любви да в совете... Как тебе не помочь?.. Только не знаю, послать-то кого.

- Мало ль девиц у тебя, матушка?..- возразила Таисея.

- Мало ль их у меня; да какую можно в Казань послать, таких-то нет,сказала Манефа.- Ведь это не в Баки аль не в Урень (Большие удельные села в захолустье Варнавинского уезда.) к сиволапым мужикам читалку отправить. Самоквасовы люди видные. Опять же в большом городу живут, чуть ли не первые купцы по Казани... Захотели бы простенькую канонницу взять, с Татарского мосту из Коровинской (Коровинская - поповщинская часовня в Казани на Булаке у Татарского моста. До обращения в единоверческую церковь была монастырьком. ) взяли бы. Надо послать к ним умелую, чтобы в грязь лицом не ударила, не осрамила бы нашего Керженца... А таких теперь нет у меня ни единой... Какие были - все разосланы.

- Да хоть не больно бы мудрящую,- жалобно молила Таисея.

- Нельзя, матушка,- перебила Манефа.- Никак нельзя плохую послать к Самоквасовым. Девиц у меня теперь хоть и много, да ихнее дело гряды копать да воду носить. Таких нельзя к Самоквасовым.

- Ах ты, господи, господи! - пуще прежнего горевала Таисея.- Что тут делать?.. Матушка!.. Подумай - ведь это чуть не четвертая доля всего нашего доходу!.. Надо будет совсем разориться!.. Помилуй ты нас, матушка, помилосердуй ради царя небесного... Как бог, так и ты.

И с этими словами игуменья славной в старые годы княжеской обители повалилась со слезами в ноги Манефе Чапуриной.

- Встань, матушка, встань,-- строго и внушительно молвила ей Манефа.- Не пригожее дело затеяла... Мы с тобой во едином чину... Как же тебе великим обычаем мне поклоняться?.. Преданию противно, мать Таисея.

- Не я поклоняюсь, нужда кланяется,- поднимаясь, сказала в слезах мать Таисея.- Пособи ты мне... Ради царя небесного пособи беде нашей, матушка!..

- Сядь, спокойся. Дай срок, подумаю,- молвила Манефа.

- Торопит больно Тимофей-от Гордеич... Крепко-накрепко

наказывает, нимало б я не медлила, тотчас бы читалку к нему отправляла... Ума не приложу... Яви милость, матушка!.. Реши скорее,- сдерживая рыданья, униженно молила Таисея.