Читаем В лесах Сибири. Февраль-июль 2010 полностью

Сонные горы укутаны ватой вечерних облаков. Цветы шиповника обрамляют опушку леса. Они тянутся к своему богу — Солнцу. Вспоминаю описание сада на улице Плюме в «Отверженных». Жан Вальжан превратил его в заброшенный пустырь, и по этому случаю Виктор Гюго выступает с многостраничной пантеистической проповедью: «Все работает для всего. Алгебра приложима к облакам; изучение звезды приносит пользу розе; ни один мыслитель не осмелится сказать, что аромат боярышника бесполезен созвездиям»[24]. Продолжая мысль Гюго, никто не отважится утверждать, что прибой не имеет никакого отношения к снам олененка, что ветер ничего не чувствует, когда натыкается на стену, и что рассвет равнодушен к пению птиц.

17 июля

День уходит на то, чтобы прочитать «Тайфун», наколоть дров, порыбачить, накормить собак и починить навес, сорванный сильным ветром. Капитан Мак-Вир у Конрада — это полная противоположность капитану Ахаву из романа «Моби Дик». Рискуя жизнью, Мак-Вир без страха смотрит в глаза неизбежности и идет навстречу неумолимой стихии. Зачем беспокоиться о том, что нам неподвластно? Ни один белый кит не стоит того, чтобы исходить ненавистью на его счет. Невозмутимость, доведенная до крайности, придает людям упрямый и глупый вид, и под пером Конрада Мак-Вир приобретает облик жестокого и недалекого человека. Из этого капитана получился бы преотличный русский супергерой.

Чтобы выразить безразличие, люди в России используют слово «пофиг». А равнодушное отношение к чему бы то ни было здесь называется «пофигизмом». Русские гордятся тем, что могут противопоставить свой пофигизм историческим катаклизмам, суровому климату и нечистоплотности своих правителей. Русский пофигизм отличается от смирения стоиков и отрешенности буддистов. Здесь нет стремления накопить кармические заслуги или направить человека на путь истинный, как это происходит у Сенеки. Русские попросту хотят, чтобы им позволили выпить сегодня, потому что завтра будет хуже, чем вчера. Пофигизм — это состояние внутренней пассивности в сочетании с жаждой жить. Глубокое нежелание льстить себя какой-либо надеждой не мешает пофигистам извлекать максимальное удовольствие из проживаемого ими дня. Вечер — вот горизонт их ожиданий. Капитан Мак-Вир, обливающийся потом на мостике своего судна, попавшего в сильный шторм, мог бы стать последователем религии пофигизма.

18 июля

Туман застает меня врасплох, когда я на байдарке огибаю мыс. Но солнцу удается нести свет. Его лучи, словно иголки дикобраза, пронзают плотную пелену. Самое время стать жертвой нападения какого-нибудь байкальского чудовища.

Сойдя на берег около заброшенной хижины, углубляюсь в лес в поисках дикорастущего лука, ревеня и черемши. Комары облепили меня. Мне бы хотелось приволочь сюда рекламщиков, расхваливающих очередное средство защиты от укусов насекомых, содрать с них одежду и посмотреть, не станут ли они менее красноречивы в описаниях своей продукции.

В прибрежных озерах искрится вода. Цветущий шиповник украшает берега, а кедры придают им мрачный вид. Возвращаюсь в избушку, нагруженный травами. Байкал окрашивается розовым; небо приобретает мраморный оттенок, покрывается фиолетовыми пятнами и синеватыми разводами. Нужно быть судмедэкспертом, чтобы оценить красоту байкальских сумерек.

19 июля

Душ на пляже. Я обливаюсь теплой водой из ведер, когда Володя с мыса Елохин выходит на берег из маленькой лодки, неся сверток с копченой рыбой. Он приехал поговорить о проблеме, которая очень волнует всех русских. «В ваших городах беспорядки! Это арабская революция! Все горит!» У меня не хватает слов, чтобы объяснить Володе, что дела обстоят не так плохо и что все гораздо сложнее. Хотя, может быть, все просто. Нужно будет сообщить ему, что столь занимающие русский ум протесты выражают в первую очередь социальный гнев и что этническое происхождение их участников, хотя оно и производит впечатление на русских, не упоминается французскими комментаторами. Необходимо также сказать ему, что это не революция. Упомянутые нарушения общественного порядка имеют целью не свержение буржуазного мира, а получение доступа к нему. Слышали ли мы призывы к свободе из уст этой бунтующей молодежи? Почему обитатели бедных парижских пригородов сжигают автомобили? Потому, что они осуждают капитализм и технический прогресс, оказывающие губительное влияние на общество, или же в силу того, что у них самих нет больших и красивых машин?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Костромская земля. Природа. История. Экономика. Культура. Достопримечательности. Религиозные центры
Костромская земля. Природа. История. Экономика. Культура. Достопримечательности. Религиозные центры

В книге в простой и увлекательной форме рассказано о природных, духовных, рукотворных богатствах Костромской земли, ее истории (в том числе как колыбели царского рода Романовых), хозяйстве, культуре, людях, главных религиозных центрах. Читатель узнает много интересного об основных поселениях Костромской земли: городах Костроме, Нерехте, Судиславле, Буе, Галиче, Чухломе, Солигаличе, Макарьеве, Кологриве, Нее, Мантурово, Шарье, Волгореченске, историческом селе Макарий-на-Письме, поселке (знаменитом историческом селе) Красное-на-Волге и других. Большое внимание уделено православным центрам – монастырям и храмам с их святынями. Рассказывается о знаменитых уроженцах Костромской земли и других ярких людях, живших и работавших здесь. Повествуется о чтимых и чудотворных иконах (в первую очередь о Феодоровской иконе Божией Матери – покровительнице рожениц, брака, детей, юношества, защитнице семейного благополучия), православных святых, земная жизнь которых оказалась связанной с Костромской землей.

Вера Георгиевна Глушкова

География, путевые заметки
Голубая ода №7
Голубая ода №7

Это своеобразный путеводитель по историческому Баден-Бадену, погружённому в атмосферу безвременья, когда прекрасная эпоха закончилась лишь хронологически, но её присутствие здесь ощущает каждая творческая личность, обладающая утончённой душой, так же, как и неизменно открывает для себя утерянный земной рай, сохранившийся для избранных в этом «райском уголке» среди древних гор сказочного Чернолесья. Герой приезжает в Баден-Баден, куда он с детских лет мечтал попасть, как в земной рай, сохранённый в девственной чистоте и красоте, сад Эдем. С началом пандемии Corona его психическое состояние начинает претерпевать сильные изменения, и после нервного срыва он теряет рассудок и помещается в психиатрическую клинику, в палату №7, где переживает мощнейшее ментальное и мистическое путешествие в прекрасную эпоху, раскрывая содержание своего бессознательного, во времена, когда жил и творил его любимый Марсель Пруст.

Блез Анжелюс

География, путевые заметки / Зарубежная прикладная литература / Дом и досуг