В любви и боли. Противостояние. Том второй

— Разожми пальчики и дыши глубже, а то опять стошнит. Я не собираюсь тебя бросать. Ты здесь только потому, что я этого захотел, только по моей воле. И ничто не закончится, пока я сам не решу это остановить.

Я так и не сумела… ты заставил меня разжать пальцы, если не силой своих рук, то взглядом и давлением чуть оттаявшего голоса по любому. Даже если бы я сделала это, подскочила и набросилась тебе на шею, прижалась дрожащей ланью к своему хищнику-убийце… откуда я знаю, что ты впустил бы меня под твой гребаный титановый панцирь? Не оцарапала бы я о твои окаменевшие шрамы и рубцы собственные руки? И разве я скулю сейчас от боли не по этой причине, не потому что уже содрала до мяса и кости свое сознание и кровоточащую душу?

— Сейчас ты выпьешь успокоительного, я смажу твои синяки и ссадины и поставлю еще одну противовоспалительную свечку. Ты за это время как раз немного успокоишься, и тогда я тебя покормлю.

Опять зачитываешь список своих хозяйских условий? Ты уверен, что я хочу сейчас слушать от тебя именно это? И неужели тебе самому нравится смотреть, как меня корежит и выворачивает после очередной проведенной тобой экзекуции? Тебе мало расписывать мое тело физическими метками телесной боли, обязательно надо наполнить их более невыносимым содержанием не совместимым с жизнью — пустить мне под кожу своих изголодавшихся за десять лет демонов? Или надеешься, что я буду это все терпеть только благодаря таблеткам? Насколько тебя самого хватит наблюдать за этим безумием? Или ты этого и добиваешься? Свести меня с ума и сделать своей тупой собачонкой, зависящей только от милости своего ласкового хозяина?

— И постарайся расслабиться и успокоиться сама, хоть немного. В этих стенах твоей жизни и здоровью ничто не угрожает. А то что тебе придется привыкнуть к новым условиям своего нынешнего положения, увы… это не обсуждается и не является веским поводом для возможных будущих срывов и показательных истерик. Разве я сделал тебе хоть что-то, что было тебе неприятно? Тебя воротит от моих прикосновений и того, как я это делаю? Я тебе отвратителен?

И тебе обязательно надо снова прикоснуться к моему лицу теплом и нежностью своих ласковых пальцев? Провести по воспаленной коже от виска и до скулы пульсирующим узором сверхосязаемой неги, чтобы я прочувствовала его движение с глубиной твоего затягивающего взгляда в свежих рубцах моего сердца? Я не достаточно сегодня плакала из-за твоих вскрывающих ударов? Тебе было мало? Хочешь узнать, каковы мои пределы? И сколько я еще продержусь на острых гранях твоей треклятой реальности?

Всего первый день моего персонального ада в чертогах твоей кроваво-черной обители, а я уже молю небеса ниспослать мне скорейшее избавление в лице моей смерти, пусть и от твоих рук. Если так суждено, если ты и станешь моей смертью, бога ради, только сделай это по быстрому… я не хочу умирать в твоих ладонях целую вечность…

* * *

— Я тебе противен, Эллис?

Подушечка большого пальца невесомым скольжением рисует по чувственным рецепторам твоей нижней губки, задевает самые нежные участки, заставляет тебя задерживать дыхание и замирать самой, словно в ожидании чего-то большего… Или перед тем, как прикрыть веки и выпустить на волю набежавшую влагу внутренней боли.

Что же ты так себе сопротивляешься? Зачем так старательно пытаешься закрыться, мучаешь себя, кидаешься отчаянной птицей на экран небьющегося стекла?

— Нет… — осипший шепот, почти беззвучный, в явной попытке преодолеть сложнейший барьер внутреннего блока.

Еще немного и тебя накроет ознобом нервной лихорадки…

Наверное это сильнее меня, смотреть, слушать, вбирать собственными нервными окончаниями всесметающий напалм твоих неконтролируемых эмоций и страхов… сытиться напрямую из источника чистой психофизической боли, столь открытой и откровенной. Наблюдать, как ты медленно трещинка за трещинкой ломаешься под нажимом моих уничижающих фраз, сминающего до основания взгляда и нежнейших пыток ласкающих ладоней и пальцев. Как ты хочешь меня, ни смотря ни на что, даже на перспективу ползать всю свою оставшуюся жизнь у моих ног на коленках. Подобные картины могли бы приложить меня десять лет назад замертво к земле. Наверное, я бы и сам себе набил морду, если бы столкнулся лицом к лицу с самим собой десятилетней давности. Но в этом-то вся ирония. То, что казалось невозможным, бредовым и диким мне самому десять лет назад, и что ты могла с легкостью запечатать во мне до конца моих дней, останься ты тогда со мной в Эшвилле, теперь обрело слишком глубокие и животворящие оттенки моего персонального энергетического эликсира черного бессмертия.