В людских и лесных дебрях

Жеребец описал еще два круга, и после этого я не смог не издать возгласа удивления. Сидящий на этом бешеном «Буцефале», татарин, самым спокойным способом склонился на один бок, отпустил поводья и, достав трубку, начал старательно набивать ее табаком и разжигать. Когда он закончил с этим, поправился в седле и подъехал к шатру. Жеребец слушался каждого движения его рук и ног, при этом, дрожал всем телом, но уже был покорен.

— Только это, настоящее искусство! — воскликнул я, восторженно поглядывая на Махмета, который спокойно улыбался, курил и хлопал жеребца по шее, покрытой пеной.

— Нет в этом ничего трудного! — засмеялся старый Спирин. — Этот дикий конь понял, что если не будет послушным, колена и икры Махмета, сжимающие его бока, поломают ему ребра.

Когда взглянул я на кривые, могучие, как корни старого дерева, ноги Махмета, поверил, что могли бы они поломать кости коню.

Другое, еще более головокружительное искусство показал работник Спирина Алим.

Так как молодой хозяин, подтягивая подпругу на жеребце Алима, по всей видимости небрежно закрепил пряжку, в результате, когда Алим прыгнул в седло, эта подпруга разболталась, а седло сдвинулось набок. Алим упал на землю, но конь уже мчался, и тогда даже старый Спирин вскрикнул от ужаса.

Алим волочился по земле, застряв ногой в стремени. Несколько раз грозила ему неизбежная смерть, когда конь несся по камням, но хладнокровный татарин отталкивался руками от земли и перебрасывал тело через угрожающие его жизни камни. Наконец, он уже видимо разобрался в своем, казалось бы, безвыходном, положении, так как упер свободную ногу в бок коня, а спустя минуту, спружинил и поднялся над землей. Теперь он встал перпендикулярно к боку коня на правой, напряженной, ноге и на вытянутом ремне стремени. Мы видели, как он что-то мастерил стременами, а потом снова опустился до самой земли и, подвинувшись под брюхо коня, начал хватать ноги мчащегося коня. Спустя несколько минут стараний, он забросил на переднюю ногу лошади ременную петлю и снова напрягся, оказавшись на боку коня. Нога коня уже была подтянута под самую грудь, но он еще скакал и необузданно метался. Наконец встал, как вкопанный и упал на колени. Как дикий кот бросился ему на шею Алим, перебросил ему ременную петлю через голову и сдавил. Конь начал глухо ржать. Алим же, продолжая его душить, правой рукой проверил седло, поправил подпругу и уселся на седло. Ослабил узел на шее и освободил ноги коня. Стало быть после этого приключения жеребец уже не пытался перечить всаднику и покорно направился в сторону юрт, управляемый рукой весело улыбающегося Алима, который ласково к нему обратился:

— At, at, jakszi, at, Toor![1]

Эта картина покорения диких табунных коней была самым лучшим подарком для нас, потому что жирный, тяжелый обед добродушного Спирина произвел на нас ошеломляющее впечатление. Долго мы еще с профессором не могли оправиться от сытного степного гостеприимства, и после этого испытания мы были осторожны и воздержанны в еде на татарских обедах.

Мы даже поссорились с моим любимым преподавателем.

— Это «азу» нас так подрубило! — заметил профессор с горечью в голосе.

— Нет, думаю, что слишком много мы съели этих облитых жиром «султы»! — парировал я.

— Ну, нет! — утверждал профессор. — «Султы» все же имеет легко перевариваемый жир. А вот «азу» с какими-то корешками, овощами и с сушеными ягодами, было просто отравой!

Я, однако, оставался при своем мнении, профессор же защищал «султы» и метал молнии в «азу».

Не удалось нам прийти к взаимопониманию, но позже все-таки он боялся «султы», я же остерегался «азу».

VI. Степная драма

Не предчувствовали мы, угощаясь у Спирина, что находимся в семье, на которую двумя днями позже должно было свалиться большое несчастье.

Профессор, спустя несколько дней после визита к татарам, послал меня в степь произвести разведку для некоторых геологических работ. Я искал такие пласты, которые смогли бы быть источником сернистого марганца в воде Шира. Я спускался в овраги, вырытые весенними ручьями, осматривал обрывистые берега высохших степных рек, когда внезапно обратил внимание на большую стаю воронов и несколько больших сипов, кружащих над одним местом. Предположил, что там лежит труп сдохшего вола или коня, но, когда, поднимаясь на невысокий холм, взглянул в ту сторону, показалось мне, что заметил лежащего в траве человека. Пошел на место несчастного случая, и аж сердце перестало биться, когда узнал в лежащих в траве двух трупах, уже известных мне смелых наездников: Махмета, сына Спирина, и его работника Алима. Лежали они с лицами, изуродованными топором и с разбитыми головами. Я не заметил вокруг никаких следов борьбы.

Сопровождающий меня Гак очень старательно осмотрел убитых и со знанием дела высказал мнение:

— Головы татар разбиты обухом топора, а позже был выполнен удар в лицо. Это уже было сделано, как издевательство над убитыми.