В людских и лесных дебрях

Грабители были схвачены, табуны возвращены хозяину. Однако с этого времени Махмет и Алим, работник и дальний родственник Спирина, часто навещали свои табуны, контролируя пастухов. Родственники арестованных грабителей, подкараулили татар и убили жестоким способом. Исполнителей этого преступления не сумели найти.

Когда я расспрашивал судью, каким способом он выявил весь ход событий, он рассказал мне следующее:

— Я знаю методы конокрадов, благодаря своей обширной следственной практике среди восточных народов. Следовательно, загадочность происшествия сразу натолкнула меня на эту мысль, и я должен был только проверить ее. Осматривая раненых жеребцов, я нашел в их пастях рыжие конские волосы, а также несколько длинных белых волос из конского хвоста. В этой местности, в табунах Спирина, не было таких жеребцов. Между прочим, на месте схватки жеребцов, я отчетливо видел следы копыт рыжего агрессора, и по этим следам мог судить о его размерах и фигуре. Что же касается мешочка с сонным средством, я нашел его, когда осматривал кочевье татарских пастухов. Только не мог понять, каким образом они упустили из виду чужого коня и позволили ему увести табун. Думал, что выпили «бузы»[2] или «арака»[3], но не заметил никаких следов пьянства, в то же время нашел вдавленный ногой в землю мешочек с порошком. Кто-то из татар наступил на него и вдавил его в землю, только потому его не нашли грабители. Что касается преступления, связанного с убийством сына Спирина и его работника, то это уже не первый похожий случай, имевший место в этом крае, где право мести является признанным и среди туземцев-татар, и среди россиян.

Судья, действительно, был очень опытным и наблюдательным человеком, поэтому дело было раскрыто быстро и основательно. Но когда я видел, как плакали старая мать и жена Махмета, подумал, что все средства и предписания закона не воскресят ловкого и смелого татарина, который умел так красиво покорять диких жеребцов из табуна своего отца. Думая так, обратил я внимание на толпу татар, провожающих тела убитых на склон холма, где уже была приготовлена могила, а мой взгляд помимо воли задержался на красивом личике молодой татарки, почти еще ребенка. С невыразимой тоской и отчаянием, она смотрела без слез и вздохов на веселое даже после смерти, лицо крепкого Алима. И понял, что этот великан и силач, зажег в глубине молодого сердца девушки горячий огонь степной любви и, кто знает, не нанесет ли карающая рука справедливости удар с помощью тонких милых пальцев этой печальной девушки, которая ведь тоже теперь знает о праве мести.

И может?..

Припомнился мне скелет, колышущийся в развалинах подводного города и полный отчаяния рассказ молодой татарки с Шира о мученическом конце восточных невольниц, какими являются жены и матери большинства монгольских племен.

VII. Мертвое озеро среди могил

Когда минули первые впечатления кровавой степной драмы, мы продолжили свою обычную работу. Жизнь остается жизнью, она оплакивает смерть, бывает на могилах тех, которые ушли, но след жизни идет другой дорогой, своей, полной усилий, энергии, желания реальности и знания.

Спустя несколько дней, я поехал в дальнее путешествие на озеро Шунет. Это озеро слыло, как наиболее соленое и имеющее на дне и побережье толстый слой черного шлама с сильным запахом сероводорода. У меня было поручение исследовать его. Мы ехали в пароконном возке вместе с Гаком, который очень привязался ко мне, скорее всего, по причине моего хорошего и человечного обхождения с ним, как с равным себе.

Мы не проехали и десяти километров, когда обратили внимание на угнетенный вид растительности: травы становились менее густыми и буйными, пока, наконец, не остались только кустики с красными, словно налитыми кровью, мягкими стеблями. Это были различные виды солянок Salicornia, характерных для почв, насыщенных солью. Затем и эта трава исчезла и осталась совершенно черная степь, покрытая, как инеем, кристаллами соли. Это был так называемый в Сибири «солончак».

Вблизи этой мертвой степи, я встретил первые древние могилы туземцев-номадов. Эти могилы, как объяснял известный российский этнограф и археолог, Адрианов, уничтоженный советской властью в 1920 году, являются уцелевшими свидетельствами существования на этих территориях туземцев-уйгуров, которые кочевали здесь перед нашествием Чингис-Хана.

Это были некогда курганы, уже обрушившиеся, но еще окруженные, как обычно, четырьмя или шестью камнями, высокими плитами или столбами, монолитами, из девонского песчаника, привозимого сюда, порой, из очень далеких местностей, как я видел это на реке Тува и в степях между Тувой и рекой Абакан, притоком Енисея. Эти могилы, или так называемые «дольмены» тянутся шеренгой и исчезают где-то на горизонте.