– Мы вам, Владимир Ильич, доставим литературу. Мы уверены, что и вы будете футуристом. Не может быть, чтобы вы были за старый, гнилой хлам, тем более что футуристы пока единственная группа, которая идет вместе с нами, все остальные уехали к Деникину.
Владимир Ильич покатывается со смеху.
– Ну, я теперь прямо боюсь с вами спорить, с вами не сладить, а вот почитаю, тогда посмотрим.
Но ребята разошлись и подкрепляют свои доводы чтением отдельных мест из стихов Маяковского и "Паровозной обедни" 1 Каменского.
– Ну, покажите, что вы делаете, небось стенную газету выпускаете?
– Как же, уже выпустили около двадцати номеров. Приносим No 1 нашего стенгаза.
Владимир Ильич нарочно долго читает лозунг Маяковского. "Мы разносчики новой веры, красоте задающей железный тон. Чтоб природами хилыми не сквернили скверы, в небеса шарахаем железобетон" 2.
– Шарахаем, да ведь это, пожалуй, не по–русски, а?
Мы сперва как-то растерялись и ничего не ответили, но нас выручил вхутемасовец с рабфака, который очень громко с запалом сказал:
– Да ведь это, Владимир Ильич, по–рабочему. Все рабочие так говорят.
Владимир Ильич был доволен ответом, хотя еще раз перечитал лозунг, как бы не вполне с ним соглашаясь. Очевидно, от него не укрылись наши симпатии к Маяковскому, да мы и не думали их скрывать. Он спросил, как нам нравится Маяковский. Конечно, мы все были горой за него, и, в свою очередь, спросили Владимира Ильича, читал ли он стихи Маяковского. Владимир Ильич отшучивался, что выберет время – почитает.
Сидевшая рядом Надежда Константиновна заметила ему:
– Ну что ты, Володя, все обещаешь. Ведь я тебе предлагала, а ты все откладывал.
Владимир Ильич начал отшучиваться, что он все–таки выберет время и почитает.
– Я недавно, – говорит, – узнал о футуристах, и то в связи с газетной полемикой, а оказывается, Маяковский уже около года работает в РОСТА.
Кто-то приносит мой рисунок, сделанный для сборника памяти Кропоткина. Владимир Ильич, ядовито поглядывая и на рисунок и на автора, спрашивает:
– А что же это изображает?
Я изо всех сил стараюсь доказать, что это ничего не изображает, старые художники обманывают и себя и других, что они умеют изображать, – никто не умеет, а мы учимся, и нашей задачей является связать искусство с политикой, и мы непременно свяжем искусство с политикой. Владимир Ильич спокойно дает перевести дух, и маленький вопросик:
– Ну, а как же вы свяжете искусство с политикой?
Перевертывает рисунок со всех сторон, как бы отыскивая в нем эту связь.
– Да нет, Владимир Ильич, мы еще пока не умеем, но мы все–таки добьемся этого, а пока только к этому готовимся. А это есть аналитическое разложение основных элементов, чтобы научиться владеть ими...
Чувствую, что в двух словах ничего не могу рассказать. Начинаю путаться. Ленин приходит на помощь.
– Ну, тогда непременно мне нужно почитать, вот в следующий раз приду специально к вам, и поспорим.
Владимир Ильич обратил внимание на сокращенное название нашей школы "Вхутемас" и сразу же начал безошибочно расшифровывать сокращение. Мы спросили Владимира Ильича, как ему нравятся советские сокращения. Владимир Ильич начал очень комично каяться, что и он повинен в этом, что испортил великий, могучий русский язык тем, что допустил наименования "Совнарком", "ВЦИК". Мы, наоборот, взяли под свою защиту сокращения, доказывая их удобства.
Дежурный по коммуне не забыл о своих обязанностях: ужин и чай были готовы. Так как мы не отходили от Владимира Ильича, то Владимир Ильич, под предлогом осмотра коммуны, сам двинулся в общую комнату, где мы всегда обедали. Здесь мы его заставили раздеться и усадили на почетное место – единственное плетеное кресло, рядом – Надежду Константиновну и Инну Арманд, а сами из–за недостатка места разместились кое–как по двое на табуретках. Мы заметили, как несвободно раздевался Владимир Ильич, и спросили у него о его здоровье после ранения. Он шуткой ответил, что ничего:
– Теперь делаю рукой гимнастику, – и перевел разговор на другую тему.
Владимир Ильич отказался от ужина и попросил только чаю с хлебом. Зато мы наложили двойную порцию Надежде Константиновне и настояли, чтобы она попробовала нашего варева.
Владимир Ильич спросил, почему называемся коммуной. Мы ему объяснили, что когда здесь было только общежитие, было много грязи и никак не могли от нее избавиться, а теперь у нас вот какая чистота.
– Ну, это у вас чистота?
– Да вы посмотрите, Владимир Ильич, в других квартирах, там невозможно в квартиру войти. А у нас хорошо.
– Ну, а как же, кто у вас готовит, моет пол?
– Все сами в свои дежурства делаем.
– И вам приходится мыть полы? – обращается он со смехом к девчатам.
Те ему наперебой сообщают о своей работе по хозяйству, о своих кулинарных способностях.
Наш коммунальный завхоз совсем раздобрился и решил выдать полуторные порции хлеба. Владимир Ильич подметил наши радостные восклицания по этому поводу.
– А что, всегда вы так питаетесь? – спросил он, поглядывая, как трещат наши скулы.
Мы, не поняв вопроса, отвечаем, что всегда.