В мансарде (СИ)

  - А ты тоже хорош! Заладил "не понимаю", а что мы вообще в этой жизни понимаем? Светляки в банке. Нам кажется, мы такие светлые, классные, а нас, может, и не видать, так... мошка вьётся, жужжит. Кто-то крутит банку, любуется, ну погасли, вот жаль... Конечно, если согласился бы ты сейчас, тогда хоть самому на объявление отвечай. Жалко, чего там. Но что я с ними делать буду?! Маринка на порог с этой живностью и не пустит. А у тебя получается. Ты и сам не замечаешь, но потихоньку утрясаешь их проблемы. Слушай, давай выпьем за их здоровье... пусть живут, не кашляют, тебя не сильно мучают. А?

  - Давай поехали лучше ко мне, Даша будет рада, - улыбнулся Никитин, - только в магазин заедем.

  - Поехали!

  Даша очень обрадовалась, крикнула по телефону: "Я овощи на гриле запеку и мясо, это быстро, Маринку и детей не забудьте... Да! Заедь в магазин, ещё нужно арбуз или дыню, и баклажаны, и сыр, вдруг не хватит".

  Просидели-проговорили до глубокой ночи, кажется, не сильно шумели. Но это вряд ли, потому что давно так хорошо не удавалось посидеть. Дети носились по всему дому, пёс Вороновых Артос, коротконогий такс, с упоением карабкался и скатывался колбаской по ступеням, потом выдохся и упал спать под столом, раскинув в разные стороны длинные уши.

  Уже поздно ночью отправили девчонок к приехавшему такси, и, заговорщицки сказав "мы сейчас, сейчас, одна нога там, другая здесь", поднялись в мансарду. Никитин включил свет.

  А пластилиновый народ затих. Как ни звал их и не упрашивал Никитин, никто не откликнулся, не шевельнулся. Воронов смущённо потоптался на пороге, а дальше не пошёл. По глазам было видно, что ему не по себе. На улицах странного города, на подоконнике стояли и сидели люди, отовсюду на него смотрели серьёзные лица. Человечки застыли как в музее восковых фигур.

  Лёня спустился вниз, почти протрезвев.

  - Ввалились пьяные, вот дураки, - сказал он, садясь в такси. Накрапывал тёплый дождь. - Ну ты, брат, держись. Они прямо настоящие. Не удивительно, что Мишка с Никой больше туда не пошли. Колю вот твоего бы увидеть. Н-да...

  - Они испугались, я-то вижу.

  - Ты прощения у них от меня попроси за вторжение пьяных рож.

  - Обязательно. Я расскажу им, как мы с тобой на городской планетарий ночью лазили, на звёзды смотреть, и не доползли. И нас, дураков, простят.

  - Да-а, а я казался себе тогда крутым покорителем вершин. Сторож помешал.

  - А мы и были ими. Сторож мне тогда ухо чуть не открутил, перепугался мужик, что если бы мы свалились.

  - Да, чуть не забыл. В карман сунул и так бы сейчас и ушёл, - Воронов достал из кармана куртки баночку с диафильмом. - Это Каштанка. Нашёл в архиве у Быстровой, сказала, что головой отвечаете, нынче редкость большая. А фильмоскоп-то найдёшь?

  - Ух, ты, спасибище передай! Фильмоскоп есть, оказывается. Мама сохранила его с целым мешком диафильмов. Только не знаю, станут ли смотреть, а то как плюнут. В меня, в кого же ещё! Тот же Кондратьев, мне кажется, сразу завопит "ми-ми-ми, лепота какая".

  - Ну, тебе виднее.

  - Давайте езжайте, вон Марина уже спит.

  Машина поехала по аллее, свернула. Никитин ещё постоял у ворот. Хорошо. После жаркого дня наступила почти холодная ночь, сентябрь скоро, во всём чувствовалась осень. Пахло прелой травой и сыростью. Дождь шёл уже часа два, монотонно, шелестяще, как если бы застрял на одной ноте. Совсем не хотелось спать, завтра выходной, но ещё раз пугать пластилиновый народ не надо бы.

  Подбросив коробочку с диафильмом на ладони, Никитин пошёл в дом, закрыл окно на первом этаже, заглянул к детям. В доме тишина, темнота, проплыли световые пятна по гостиной от фар проезжающей машины. По-прежнему шелестел дождь и, кажется, пошёл сильнее. Даша что-то сказала во сне, засмеялась. Никитин уже засыпал, когда наверху что-то грохнуло.

  "Окна открыты, полетит что-нибудь - передавит всех".

  Подскочив, он рванул наверх. Едва не сверзился с лестницы. Распахнул дверь и замер. Света не было. Куда идти, вдруг под ногами кто-то есть. Виден был прямоугольник окна. Створки распахнуты.

  - Забыл закрыть, - тихо чертыхнулся Никитин и стал шарить выключатель на стене.

  Нашёл, включил свет.

  - Не понял.

  Посреди комнаты валялось мамино кресло.

  Улицы, дома, шапито: всё было как после бомбёжки. В окно хлестал дождь, на полу образовалась лужа. По луже брёл Николай с двумя собаками под мышками, за ним вереница людей с котомками, собаками и кошками, попугаями. Брёл по воде по пояс Меркульев, ведя за повод слона, на слоне ехали дети, шёл хмурый Коржаков. И все молчали. "Будто похороны какие-то, ничего не понимаю", - подумал Никитин и бросился закрывать окно.

  - Нет, нет! - вскричал архитектор Кондратьев, он стоял на карнизе, под дождём, держа двумя руками над головой портфель. - За нами сейчас прибудет корабль!

  - Что за... какой корабль?! - мотнул головой Никитин.

  Зло взяло. "Ну какой корабль в два часа ночи?! Идиот".

  А люди выбирались из воды, поднимались на кресло и скапливались там. Их прибывало всё больше.

  - Зачем? Дома затопило. Я сейчас!

  Никитин сорвал мокрую от дождя штору, стал по улицам собирать воду, но люди шли и шли.